Он бросает взгляд наверх, на окна. Третье, четвертое и пятое — это ее окна, молодой графини Франчески Эстергази. Желтые тяжелые занавеси опущены. За ними — он знает — другие, тонкие голубоватые. Комбинация желтого и голубого подобрана для того, чтобы комната, даже если солнце просвечивает сквозь занавеси, оставалась сумрачной. Как в старой капелле, куда свет пробивается сквозь потускневшие цветные мозаичные стекла. Графине Франческе в ее двадцать два года уже присуще своеобразное мистическое чувство. Религиозной в прямом значении этого слова ее не назовешь — как и вообще всех этих аристократов, потомков патрициев, всемогущих владык в семидесяти латифундиях, владельцев и совладельцев самых новейших промышленных предприятий и наследников миллионных состояний. Графиня Франческа — достойный отпрыск своего рода. Ее воспитание, образование и природные наклонности — своеобразная смесь эллинизма и католицизма. Вот и этот новый дворец построен отчасти в ее вкусе. С фасада он напоминает некий римский храм, который наиновейшая фантазия снабдила неподходящим орнаментом. А задняя сторона с глубокой колоннадой и сумрачным двором скорее напоминает какой-нибудь монастырь. Широкий, светлый вестибюль со стройными опорами, а боковые коридоры с узкими, готическими сводами и мутного стекла лампами. И порою, когда графиня Франческа утомлена автомобилем, прогулкой по парку или ванной, дворцовый капельмейстер где-то рядом с ее комнатой тихо играет на органе…
Франк Аршалык еще раз смотрит на закрытые желтыми занавесями окна, вздыхает и сворачивает в тополевую аллею, ведущую к теплицам.
На полпути — широкий просвет платановой аллеи, тянущейся в обе стороны. Здесь мир садовника Франка Аршалыка — до самого входа в оранжерею. Еще издалека струится тяжелый, душный аромат. А подойдешь ближе — и в глазах начинает рябить от игры цветочных волн, колышащихся по обе стороны ложбины. От белоснежных до темно-багровых, почти черных, эти волны роз сливаются в широкую радугу, которая целый день колышется в пьянящем ритме.
Сначала Франк Аршалык поворачивает в правую половину своего царства. Здесь весь розарий с непонятным для посторонних расчетом и намерением разбит на простые и комбинированные группы из кругов, полумесяцев, квадратов, ромбов, трапеций, шестиугольников и треугольников. И растения в каждой группе высажены линиями, кольцами или ячейками сети. Если рассматривать каждую группу порознь, то видны лишь отдельные красивые цветы и пышные грозди бутонов. Но если подойти к мраморной скамье и скользнуть взглядом по всему розарию, то перед глазами вспыхивает радуга. Тогда становится понятно, что ни один куст здесь не высажен просто так. Ни одна группа не находится без своего числового значения в этой математике красок и цветов. В этой радуге нет ни одной посторонней черточки, ни одного чужого пятна. Переход от одной краски к другой происходит по удивительно согласованным оттенкам. И пронзительно яркие и чуть уловимые имеют свое место в этом едином целом. Это цветущие волны, которые, постепенно нарастая, вздымаются до предела и затем, понемногу спадая, баюкают душу в легких объятьях… Графиня Франческа сидит здесь после дурного сна, когда болит голова или когда она взволнована какой-нибудь редкой книгой. Она приходит с пылающими глазами, высоко вздымающейся грудью, нервно стиснутыми пальцами. Иногда нарочно закрывает глаза и не хочет смотреть. Но цветочные волны проникают и сквозь закрытые веки. Радуга лучится ей в лицо, и спустя минуту она уже сидит кроткая, беспомощная и улыбающаяся от пьянящего убаюкивания.
Франк Аршалык проходит в левую половину аллеи.
В первый момент не понять, что здесь поражает глаз. Те же самые розы, те же цветы и цвета, но впечатление совсем иное. Как будто нечто невидимое, неуловимое и все же непреодолимое подчиняет своей власти и куда-то влечет. Глаз ни на миг не может успокоиться, и перебегает с одного цветка к другому, к третьему — по всему розарию и снова обратно. И вновь, и вновь. И безразлично, в каком направлении мечется взгляд. Здесь нет ни путеводного ритма, ни определенного эмоционального потока. Здесь уже нет цветовой радуги и убаюкивающей цветочной волны. Здесь искрящаяся отдельными цветами, кипящая яркими пятнами гладь, которая мелкими, изменчивыми переливами щекочет нервы, волнует и воспламеняет. Контраст за контрастом, один ярче другого, и каждый еще больше волнует. К карминному шелковистому цветку припал льдисто-холодный, матово-белый. За слегка розоватым, в пунцовом пятне макового цвета вдруг распустилось что-то тяжелое, золотисто-желтое. Есть тут несхожести, словно таинственные враги, угрюмо взирающие друг на друга. А есть такие, что борются в любовном упоении, возбуждая один другого и стыдясь друг друга… Графиня Франческа приходит сюда, когда рокот органа и желто-голубоватый сумрак комнаты делают ее мрачной и подавленной. А через минуту глаза ее уже сверкают, и губы жадно впивают этот изливающийся в радости жизни аромат цветов.