Среди нас не было ни одного профессионального социального психиатра, но мы сочувствовали людям и действительно хотели помочь попавшим в беду. Сначала всех волонтеров и студентов-практикантов проверял на собеседовании протестантский священник и глава центра Боб Вон, а также магистр социальной психиатрии Брюс Камминс. На трехчасовом вступительном собеседовании мы «доказали», что нормальны, неравнодушны и не запаникуем в чрезвычайных ситуациях. Между собой мы любили повторять, что нам всем необходимо сохранять здравомыслие, иначе чужих проблем лучше не касаться.
После прохождения четырехчасового курса стрессовых психологических ситуаций, когда будущие волонтеры отвечали на инсценированные звонки с разного рода проблемами, нас обучали опытные волонтеры непосредственно у телефонов – давали слушать звонки в параллельные трубки. Теда и меня учил доктор Джон Эшельман, умница и добряк, сегодня декан экономического факультета Сиэтлского университета.
Вечер первой встречи с Тедом я помню. Джон указал на сидевшего у телефона за перегородкой молодого человека и сказал:
– Это Тед Банди. Он будет с тобой работать.
Он поднял голову и улыбнулся. Ему было двадцать четыре года, но выглядел он моложе. В отличие от большинства тогдашних длинноволосых и часто бородатых студентов Тед был гладко выбрит, коротко стриженные вьющиеся каштановые волосы открывали уши: пятнадцать лет назад, в пору моей учебы, студенты именно так и ходили. Одет он был в футболку с коротким рукавом, джинсы и кроссовки, а на столе громоздились учебники.
Он мне сразу понравился. И неудивительно. Он принес мне чашку кофе и, указывая на удивительно широкие ряды телефонных аппаратов, произнес:
– Думаешь, мы справимся? После полуночи Джон уйдет.
– Надеюсь, – ответила я.
Я и вправду на это очень надеялась. Только около десяти процентов звонивших покушались на самоубийство, но и других пугающих проблем хватало. Смогу ли сказать нужные слова? Сумею правильно поступить?
Со временем из нас вышел хороший тандем. Работая по соседству в двух захламленных комнатах на верхнем этаже, в чрезвычайных ситуациях мы, кажется, могли общаться без слов. Если кому-то из нас звонил угрожающий самоубийством, он давал сигнал связаться с телефонной компанией и отследить звонящего.
Ожидание всегда кажется бесконечным. В 1971 году у нас почти час уходил на то, чтобы без наводящих на местоположение слов отследить местоположение абонента. Один из нас старался разговаривать с потенциальным самоубийцей успокаивающим тоном, пока другой носился по кабинетам и звонил в городские службы.
Нам звонили терявшие сознание от передозировки, но мы всегда старались поддержать разговор до тех пор, пока в мембране не раздавались голоса, и наконец кто-то брал трубку и отвечал: «Все в порядке. Мы уже рядом с ним. Везем его в больницу».
Если, как полагают сегодня многие, Банди забирал жизни, он также и спасал жизни. Я знаю, что он спасал жизни, потому что я была тогда рядом.
Четко, как будто это было вчера, я вижу его, склонившегося над телефоном, не перестававшим говорить утешительные слова; вижу, как он поднимает голову, смотрит на меня, пожимает плечами и криво улыбается. Слышу, как он с бесконечным терпением и заботой поддакивает старушке, которая говорит, что в свете газовых фонарей Сиэтл воистину прекрасен, вижу, как он вздыхает и закатывает глаза, внимая покаянной тираде алкоголика. Он никогда не грубил и никогда не торопился. В голосе Теда странно смешивались протяжность западного акцента и точность отрывистой фразировки британского произношения. Это можно назвать галантностью.
Отгороженные от ночи, за запертыми от случайных неадекватных абонентов дверьми, мы в двух своих рабочих кабинетах чувствовали себя островитянами. Двое в целом здании, лишь по телефону связанные с внешним миром.
За стенами слышались сирены полицейских машин и карет скорой помощи, мчащихся по Пайн-стрит к находящейся в соседнем квартале окружной больнице. Вместе с лучами далекого света, сквозь кромешную тьму доходившими до нас от раскинувшегося перед нами порта, и шуршавшим в соснах дождем со снегом сирены казались единственным напоминанием о мире людей снаружи. Нас словно замуровали в бойлерной чужих бед.