— Что-то я старею. — Он аккуратно смахнул крошки со стола в пригоршню, высыпал в мусорную корзину, потом перенес револьвер и стакан с виски на тумбочку. Растянулся на кровати, сложил ноги — лодыжку на лодыжку. Постель была такая чистая, мягкая, просто чудесная — только сейчас Голд почувствовал, как он вымотался. Наблюдая за беззвучным спором Линды Грей и Ларри Хэгмана, он погрузился в сон.
Полчаса он проспал крепко и без сновидений — пока не услышал, что дверь открывается. Спокойным инстинктивным движением его рука потянулась к оружию.
— Джек Голд, привет. Как поживаешь?
Он расслабился, закинул руки за голову и зевнул.
— Куки?
Куки была филиппинкой: маленькая, смуглая, быстрая. Ее прямые волосы опускались ниже талии. Белые брюки в обтяжку и безрукавка вызывающе контрастировали с темной глянцевой кожей.
— Джек Голд, — сказала она, зажигая длинную коричневую сигарету и присаживаясь на краешек кровати. — Ты не знаешь одного тупорылого мусора? Кнудсен его зовут. Ну Кнудсен — белый такой, как молоко, знаешь, о чем я. — Она стремительно встала и налила себе виски. — Этот поганый коп застукал меня на прошлой неделе в баре «Сансет Хайэтт». Взял, что называется, с поличным. Пришлось упрашивать его. Ну так что, может, потолкуем об этом, ты понял меня, да?
— Понял я тебя, понял, — ответил Голд.
— Да, ну так отлично. — Куки снова села на кровать. Она положила ногу на ногу и откинулась назад. Даже отдыхая, она вся излучала нервную энергию. — А, ну так вот, этот козел Кнудсен мне говорит: «Пойдем выйдем, побазарим в моей тачке». — Она сердито дернула ногой и вонзила в сигарету длинные, в красном лаке, ногти — они скорее походили на окровавленные когти. — А в машине он спросил, сколько у меня денег с собой. Я говорю: «Ну, сотни три-четыре». Он говорит: «Давай сюда». Я думаю, ну хрен с ними, все же дешевле, чем адвокату платить, знаешь. Ну, значит, я отдаю ему бабки и уже из машины вылезаю. Тут этот козел Кнудсен говорит: «Ну-ка, подожди». А я ему: «Чего ждать-то?» Тут он свой конец вытаскивает. Я говорю: «Очень смешно — это что, наказание за взятку, которую я тебе дала?!» А он: «Ха-ха-ха, ты и правда смешная — вон рядом театр комедии, тебе туда надо бы. Но только после того, как отсосешь у меня». В общем, он заставил удовлетворить его прямо на стоянке у «Сансет Хайэтт».
Сигарета потухла, и она опять раскурила ее.
— Ну так ты знаешь этого ублюдочного копа Кнудсена?
— Куки, в полиции Лос-Анджелеса служат семь тысяч копов.
— Да, но ты-то везде побывал. Ты всех знаешь. Тебя все знают.
— Но я не имею дела с новичками, Куки. Это кто-то из нижних чинов, младенцев безусых.
— И что я, по-твоему, должна делать?
— Делать? В смысле?
Ее глаза сверкнули.
— Черт возьми, Джек Голд! В смысле, с этим козлом Кнудсеном что делать? Это ведь жадный ублюдок, понял?! Он мог бы получить либо удовольствие, либо бабки. Но ведь не все сразу, жадный ублюдок! Ну, понял ты меня?
— Эй, Куки, ты же сказала, что он застукал тебя без вариантов. Сделку предложила ты. Ну а условия ставил он.
— О, Джек Голд, ты говоришь так, потому что ты мусор. Все вы... Ой, Джек Голд! О тебе говорят по ящику! — Куки подбежала к телевизору и сделала звук громче. Глубокий, без малейших следов местного говора голос Джеффа Беллами сотрясал стены:
«...Миссис Эскадириан заявила через своего адвоката мистера Милтона Шиндлера... что в ближайшем будущем она намеревается направить прокурору округа официальную жалобу на департамент полиции Лос-Анджелеса. Возможно, это произойдет в понедельник утром. Мистер Шиндлер заявил, что детективы лейтенант Джек Голд и сержант Элвин Хониуелл будут упомянуты в жалобе особо».
— О, Джек Голд! Что ты там натворил?
— Тс-с, — сказал Голд, поднялся и сел на постели.
Экран заполнила красная физиономия Джо Куша:
«Департамент выражает сожаление по поводу чувств, испытываемых заложницей, которая была освобождена благодаря решительным действиям упомянутых офицеров. Тем не менее департамент приветствует любое расследование и выражает уверенность, что расследование подобного рода докажет, что упомянутые офицеры действовали осмотрительно и разумно в соответствии со сложившейся ситуацией».
— Что за чертовщину он несет?
— Он хочет сказать, что полиция о своих позаботится.
Камера медленно скользила по окровавленной стене банка, там, где Джоджо оторвало ногу. Голос Джеффа Беллами за кадром звучал тихо и с иронией — блестящая имитация на Майка Уоллеса:
«Каков бы ни был исход будущего расследования, результат того насилия, что вершилось здесь сегодня утром в течение пяти минут, уже не изменить: один из подозреваемых убит, другой госпитализирован и останется калекой на всю жизнь. Один из заложников госпитализирован в шоковом состоянии — возможно, он так и не оправится от травмы. Вы слушали репортаж Джеффа Беллами из Западного Голливуда».
— Черт бы его подрал! — Голд вскочил с кровати и выключил телевизор. — Ему только не хватает музыкального сопровождения Джона Уильямса за кадром!
— Ты о чем, Джек Голд?
— А-а-а... — Голд презрительно махнул рукой в сторону телевизора и развернул длинную тонкую сигару.
— У тебя проблемы, Джек Голд?
Голд закурил сигару и, прищурившись, смотрел сквозь облако дыма.
— Ничего такого, с чем бы я не справился, Кук.
— Эй, Джек Голд, да ты крутой малый, дальше некуда! — Куки засмеялась, ее черные глаза заблестели. Она мотнула головой, разметав гриву своих волос: одним неуловимым движением сорвала с себя безрукавку. Груди у нее были маленькие, соски, они были чуть темнее ее смуглой кожи, твердо стояли в прохладном воздухе — кондиционер продолжал работать. Сидя за столом, Голд рассматривал ее.
— Этот Джефф Беллами придурок какой-то, а не репортер, правда ведь? А вот японская сучка со «второго канала» мне гораздо больше нравится. Если бы она захотела пожить в свое удовольствие, то уж денег бы себе заработала кучу. — Куки вылезла из брюк и аккуратно повесила их на вешалку. Она стояла перед ним почти голая — на ней остались лишь белые трусики-бикини, маленькие белые туфельки на каблуках — они назывались «трахни меня» — и кружевные носочки. Следом за брюками она сняла трусики — они были запиханы в ридикюль. Голд плеснул в стакан немного виски. Улыбающаяся Куки позировала перед ним.
— Ну как тебе, Джек Голд?
Голд отхлебнул виски.
— Потрясно. Ты просто порнозвезда, Куки.
— Давай трахнемся, Джек Голд.
Голд затянулся сигарой.
— Слушай, Куки, ты же знаешь, что это делается не так. Садись, давай поговорим. А я буду смотреть на тебя.
Куки хитро улыбнулась.
— Конечно, Джек Голд. Конечно.
Она развернула твердый пластиковый стул и оседлала его, широко расставив ноги, так что все, что было между ними, оказалось перед его глазами во всей красе и как бы в рамке: спинка стула ничего не закрывала. Она сидела, изогнувшись, свесив руки со спинки стула. Голд налил ей виски. Куки цедила его и улыбалась, разглядывая янтарную жидкость.
— А знаешь, Джек Голд, на прошлой неделе у меня был клиент — семидесятилетний старикан. Ювелир из Нью-Йорка. У этого старпера не стоял годами. Но я обслужила старого пижона как надо — когда он выходил из отеля, он чувствовал себя двадцатилетним пацаном, уже поверь мне! И он дал мне двести долларов сверх обычного!
Свет от лампочки над столом падал на бронзовые плечи Куки, ее кожа как будто светилась. Лобковые волосы были коротко подстрижены, виднелись толстые и темные края срамных губ.