— Вы только поглядите на этого маленького туммлера[41], — сказал Чарли. — Вылитый мой папаша. Один к одному!
— Забавно, — удивился Голд. — А я только что собирался сказать то же самое: он очень похож на моего старикана.
— Да ты свихнулся, что ли? — возразил Чарли. — В твоей семье вообще смеяться не умели! Говорю тебе, он похож на моего отца, упокой Господь его душу.
— Дядя Чарли, — вмешалась Уэнди. — А вот Хоуи говорит, что он точная копия его деда, который эмигрировал из Минска.
— Ох, не смеши меня, разве может такой красавчик происходить из какого-то жалкого Минска? — Чарли приблизил лицо к животу младенца и сделал вид, что хочет прокусить тонкую синюю фланель. Джошуа захихикал, схватился за живот и чуть было не потерял равновесие. Чарли положил его на стойку и склонился над ним, гугукая и корча смешные рожи. Малыш засмеялся, задрыгал ножками и стал играть с подбородком Чарли.
— Нет, вы только посмотрите на это лицо!
Ансамбль заиграл: вопреки ожидаемому, звучал не оглушительный рок, а мягкая, чувственная боссанова. Голд узнал этот танец — ему было полтора десятка лет. Джазмены любили эту мелодию и всегда включали ее в свой вечерний репертуар. Любила ее и Анжелика.
— Папа, потанцуй со мной. — Уэнди уже тянула его на площадку. — Дядя Чарли присмотрит за Джошуа, правда ведь, дядюшка?
— Да я готов тебе даже заплатить за это удовольствие!
Они были единственной парой на площадке. Уэнди прижалась к нему, положила голову ему на грудь. Голд заметил, что на них смотрит весь зал. Здесь были Уотерманы — семейство кузена Эвелин, Джейсоны из Ла-Джоллы, Джо Маршалл, (сын лучшей подруги матушки Эвелин) со своей женой — шиксой из Торонто. Голду даже показалось, что где-то мелькнул один из бывших мужей Кэрол, но он не был уверен в этом.
— Как я рада, что ты пришел, папочка. — Уэнди подняла к нему лицо. — Я очень тебе благодарна. Я ведь знаю, тебе это нелегко далось!
— А-а-а-а... — сказал Голд с таким видом, как будто это была для него пара пустяков.
— Папа, — мягко упрекнула она. — Ну, я ведь точно знаю, как трудно тебе здесь находиться.
Он обнял ее крепче.
— Я пришел повидаться с тобой, детка!
С полминуты они танцевали молча. Голд машинально отметил, что музыкант, играющий на басу, знал свое дело.
— Ты с матерью еще не говорил?
— Нет еще.
«Пока что я избежал этого удовольствия», — подумал он.
— А Питера не видел еще?
Голду показалось, что на долю секунды у него остановилось сердце.
— В храме только.
— Папа, он просто отличный мальчишка. — Она выдержала паузу. — Ты бы очень гордился им.
Голд промолчал.
— Он очень похож на тебя, правда, папа! — Подняв голову, она взглянула на него и заговорщически зашептала: — С того самого дня, когда мать принесла его из роддома, я стала видеть тебя во всем, что бы он ни делал! Он ложку держит, как ты, ест то же самое, что ты.
Ну, во всем сходство! И чем старше он становится, тем больше походит на тебя. Он вылитый ты, папочка!
— Ну угомонись, Пирожок! К чему об этом говорить — в эту дверь ломиться бесполезно.
— Знаю, знаю. — Она машинально погладила его по плечу. — А знаешь, он спрашивал у меня о тебе.
— Да-а?
— И не один раз. Однажды, когда он был совсем еще маленьким, я застала его врасплох — он разглядывал твое фото на комоде у меня в спальне. Начал меня расспрашивать, хотел знать о тебе все.
— Неужто? И что же ты ему сказала?
— Ну, что ты — мой отец, что вы с матерью были когда-то женаты. Все в таком духе. Но мне кажется, что он догадывается о большем.
Голд слегка отстранил ее от себя.
— Почему ты так думаешь?
— Знаешь, когда тетя Кэрол начинает говорить с матерью о тебе, он сразу затихает и старается не пропустить ни слова. По-моему, он знает, что Стэнли ему не отец.
— Кто ему сказал об этом, мать?
Уэнди тихо рассмеялась.
— О нет! Все, что ему сказала мать, было следующее: «Питер, когда ты родился, мы с отцом еще не были женаты. Не правда ли, я ужасна?»
Голд печально улыбнулся: «Нет, Эвелин, ты вовсе не была ужасна. Просто ты не была Анжеликой».
— Как бы там ни было, папа, я настояла на твоем приходе. Конечно, Стэнли прекрасный человек, он всегда был добр ко мне, и он обожает Питера, просто обожает его! Но все же ты его настоящий отец.
— Пирожок, настоящий отец — это человек, который тебя вырастил. Питера, как ты только что сказала, вырастил Стэнли, и надо отдать ему должное, у него это прекрасно получилось.
— Но, папа, неужели тебе не любопытно? Неужели ты не хотел бы...
— Абсолютно, солнце мое!
— Зачем же ты пришел сегодня?
Голд поцеловал ее светло-соломенные волосы, пахнущие шампунем.
— Я пришел проведать тебя, Уэнди. Это ты просила меня. Это ты звонила мне три раза, чтобы я не забыл. И я знал, что это значит так много для тебя, Уэнди. И ни для кого больше. И пожалуйста, никогда не забывай об этом.
Несколько танцующих пар присоединились к ним на площадке. Солли Саймон — брокер, в которого Эвелин была влюблена в университете, — протанцевал мимо со своей молодой женой.
— Привет, Джек! Рад тебя видеть. Я смотрел вчера вечерние новости. Хорошая работа! Надо бы перестрелять всех этих подонков. Уэнди, как там твой малыш?
Танцевали также Чартовы — они жили на той же улице, что и Эвелин с Голдом в ту пору, когда у них был домик в Калвер-Сйти. Они кивнули ему и понимающе улыбнулись. Чартовых Голд ненавидел.
Все больше парочек пробивалось на площадку, становилось тесно. Ансамбль плавно перешел к другой боссанове.
— Придешь завтра пообедать? Я цыпленка «энчалада кассероле» приготовлю — ты ведь его так любишь. «Шестьдесят минут» посмотришь, с малышом повозишься.
— Посмотрим, Пирожок.
— Ну, постарайся прийти, папочка! Хоуи говорил, что ему, наверное, придется пойти на встречу с клиентом, так что мы с Джошуа будет одни-одинешеньки.
Полицейский инстинкт Голда сработал автоматически — что-то было не так. Голд был в полном замешательстве: ему никогда не приходилось проверять этот инстинкт на своей семье. На Анжелике — да, но только не внутри семьи.
— У Хоуи деловая встреча в воскресенье? Что-то это не похоже на нашего мистера Джона Макэнроу[42], на нашего мистера Шесть Сетов По Воскресеньям! Кого же ему так приспичило видеть в воскресенье?
— Да я не знаю. Каких-то юристов, наверное. Он что-то говорил насчет встречи с какими-то юристами.
— По какому поводу?
— Что? — В глазах Уэнди мелькнула тень беспокойства.
— Встреча будет по какому поводу, зайка?
— Ой, папа, у меня нет ни малейшего понятия.
— А где, собственно говоря, Хоуи сейчас? Что-то я его нигде не видел.
— Он говорил, что после службы в шуле[43] ему надо будет кое-куда позвонить. Он наверняка скоро придет сюда. Он так хотел тебя видеть!
— Да неужели?
— О да, сегодня утром он меня аж три раза спрашивал, придешь ли ты сюда. Он правда тебя любит, папочка.
«Ага!» — подумал Голд.
— А ты не знаешь, зачем это я ему нужен?
— Да мне кажется, никаких особенных дел у него к тебе нет. — Тут ей что-то пришло в голову, и она рассмеялась. — Может, он хочет научить тебя играть в теннис?
Голд выдавил из себя смешок, но глаза его были холодны.
— Как же все-таки замечательно, что ты пришел сегодня. — Уэнди прижалась к нему теснее. Они продолжали кружиться под музыку. По шумному, набитому публикой залу шныряли фотографы, пытаясь поймать «откровенные» кадры: стариков с молоденькими девочками, отцов с дочерьми, матерей с сыновьями. В противоположном конце зала официанты — под «охи» и «ахи» гостей — открыли длинную буфетную стойку. Фотографы поспешили запечатлеть нарезанную печень в формочках и маринованную сельдь. Все выстроились в очередь и принялись нагружать свои тарелки горами разных салатов, свежих фруктов, креветочных коктейлей, грудинками цыплят «тернияки» на деревянных шомполах, рисом и салатом из раков «ньюбург». Взмыленный шеф-повар нарезал толстыми, сочными ломтями первоклассное жаркое и сдабривал его соусом и хреном.
42
Джон Патрик Макэнроу — американский теннисист, известный своей мощной профессиональной игрой, неоднократный чемпион Уимблдона и других чемпионатов.