— Четырнадцати? — не поверил Стэнфорд. — Как может быть только четырнадцать?
— Тот сайт показывает только неопознанных. Но давайте сейчас не будем отвлекаться и обсуждать, какая у нас дерьмовая система. У нас есть имена и фамилии двух жертв. Лин сегодня утром проводит вскрытие Дарего. Вскрытие тела Дэниела Кеннеди уже проведено, но у нас пока так и нет его левой руки. — Хенли открыла свой блокнот. — Стэнфорд, я знаю, что ты должен вернуться на слушание дела сегодня во второй половине дня, но хочу, чтобы до этого вы с Исти съездили в Льюишемскую больницу. Поговорите с коллегами Дарего, а еще проверьте систему безопасности. У них должны быть записи с камер видеонаблюдения — как Зоуи Дарего выходит из больницы. Полицейские уже прошли по всем домам на Уотергейт-стрит, опросили людей. Никто не заметил ничего подозрительного, и на этой улице нет камер. Так что никаких свидетельств у нас нет.
— Хорошо, шеф. — Стэнфорд смял бумажный пакет, в котором лежал его бутерброд с беконом, и бросил его в мусорную корзину.
— А что у нас с Гринвичским пирсом? — это был Пеллача.
Хенли не слышала, как он вошел, и задумалась, сколько он уже за ней наблюдает. Его взгляд говорил не только о профессиональном интересе. Хенли отвернулась.
— Я попросила Джоанну поговорить с людьми из Гринвичского муниципалитета, а потом сходить в управляющую компанию, обслуживающую квартиры в домах у реки, — ответила она.
— Отлично. Джоанна точно нагонит на них страху.
— Нагоню, — подтвердила Джоанна, сидевшая за своим письменным столом в глубине комнаты. — Кстати, я здесь. С такими манерами ты очень многого добьешься.
— Прости, Джо, — Пеллача демонстративно отвесил ей поклон. — Ты можешь найти материалы по делам Кеннеди в Информационной системе? Что там было с нанесением тяжких телесных повреждений и последним делом — причинением легкого вреда здоровью?
— Уже занимаюсь этим. Вчера вечером Рамоутер прислал мне письмо по электронке.
— В таком случае я вас покидаю. Сейчас позвоню начальнику Льюишемского отделения полиции, спрошу, не сможет ли он выделить людей из Отдела по обеспечению общественного порядка, чтобы помочь с просмотром записей с камер.
Хенли благодарно кивнула и встретилась с Пеллачей взглядом на секунду дольше, чем следовало бы.
— А ты сама что собираешься делать? — спросил Пеллача у Хенли.
— Мы с Рамоутером планируем навестить бабушку и дедушку Зоуи Дарего.
— Мы попытались заявить о том, что она пропала, еще вечером в пятницу, но нам сказали, что нужно подождать сорок восемь часов. Почему сорок восемь часов? Я сказала женщине, которая принимала посетителей в отделении полиции, что что-то случилось, но никого не волнует пропавшая чернокожая девушка.
Хенли увидела, как Рамоутер слегка дернулся, но сама никак не отреагировала. Она не в первый раз слышала слова: «Никого не волнует чернокожая девушка». Эти слова сопровождали ее саму на протяжении всей ее жизни — и на работе, и вне ее. Она прекрасно знала, что стереотипы о чернокожих и их негативный образ заставляли СМИ пренебрегать делами об исчезновениях черных женщин. Они всегда предпочитали обсудить пропажу голубоглазой белой блондинки.
Халифа смотрел на Хенли злыми покрасневшими глазами. Смотрел так, будто она была во всем виновата, будто она могла бы сделать больше. Жена Халифы, Ндиди, сидела рядом с ним, взяв его ладонь в свою. Она не произнесла ни слова с того момента, как открыла дверь Хенли и Рамоутеру. После того как они предъявили ей удостоверения сотрудников полиции, она только молчала и безропотно слушала то, что они говорили.
В доме находились не только они. В углу комнаты на стуле с высокой спинкой сидел мужчина, которому на вид было лет пятьдесят пять, и с недоверием посматривал на Хенли. Халифа представил его как их пастора. Она знала, какой вопрос он мысленно задает себе: почему чернокожую женщину взяли работать на «них»? Остальные члены семьи — тетя, дядя, друг семьи, мальчик с девочкой не старше пятнадцати и шестнадцати лет были отправлены в комнату в задней части дома. Несмотря на закрытую дверь, Хенли слышала, как кто-то плачет.
— Всем наплевать, — снова заговорил Халифа. — И они ничего не сделали.
Он выдернул мозолистую руку из руки жены, а она сжала в ладони золотое распятие, которое висело у нее на шее. Им обоим, вероятно, было лет по семьдесят с небольшим. Комната, в которую пригласили Хенли и Рамоутера, явно считалась «гостевой», самой лучшей комнатой в доме. Пол был застелен ковром цвета овсянки, и на нем остались следы от пылесоса. Подушки на диване были упругими, на них еще мало сидели. В комнате пахло полиролью для мебели с ароматом сосны и сандаловым освежителем воздуха. У дальней стены стоял сервант — имитация под красное дерево — с фотографиями в рамках. Их внучка на фотографии была в мантии выпускника, в квадратной академической шапочке и в руках держала свиток. Шапочка опасно балансировала на длинных косичках. Она широко и радостно улыбалась. Хенли увидела смесь восторга и ожидания в ее глазах.