Томас Главинич
Убийца с видеокамерой
роман
Меня попросили записать все подробно и по порядку. Мы вместе с Соней Вагнер, моей подругой жизни, решили на пасхальные дни отправиться в Западную Штирию. Сами мы живем в Верхней Австрии, неподалеку от Линца. Подруга моя родом из-под Граца, и в Штирии у нас есть несколько знакомых. Из дома мы выехали в чистый четверг. С друзьями мы договорились встретиться во второй половине дня в одном ресторанчике в окрестностях Граца. За время этой нашей встречи моя подруга выпила лишнего (около 1 л белого вина, 6 стопок текилы по 20 мл, сколько пива — сказать не могу). Ближе к утру, часов в пять, я озаботился нашим ночлегом и довел свою подругу до гостиницы и до кровати. Днем, а это была страстная пятница, когда моя подруга, наконец, проспалась, мы сели в машину и поехали к нашим друзьям, живущим неподалеку, — к Генриху и Еве Штубенраухам, по адресу: Кайбинг 6, 8537 Кайбинг. До них мы добрались часам к трем пополудни. Нас там приняли очень сердечно. Поскольку погода стояла прекрасная, то приготовленный для нас полдник был накрыт под открытым небом на большом деревянном столе. Мы очень удивились, когда увидели, что двор буквально заполонен кошками, их там было штук 25–30, не меньше. Генрих объяснил нам, что кошки — докучная собственность фермера, живущего по соседству. Дом его был метрах в двадцати. Собственно, у него Штаубенраухи и арендовали свое жилище. Моя подруга высказалась в том духе, что сельский воздух и природа просто прекрасны, а полдник пойдет ее похмельной голове на пользу. Мне восемь раз пришлось отгонять ос от стаканов с лимонадом. Когда мы закончили полдничать, было около 16 часов и почти так же жарко, как летом. Моя подруга выразила желание прогуляться, потому как это непременно поспособствует улучшению ее состояния. Поскольку местность вокруг дома Генриха и Евы к пешей прогулке не располагала, мы отъехали на машине Штубенраухов километров на пять и оставили машину на обочине проселочной дороги. За дорогой простиралось обширное поле, засеянное кукурузой и другими зерновыми культурами. Генрих пошутил, что среди сплошных холмов это самое большое в округе ровное место. Мы не спеша брели по тропинке между посевами, разговаривая на общие темы (как самочувствие, какие новости и т. п.). В воздухе стоял гул от насекомых. Стрекотали кузнечики. Солнце так пекло, что мне пришлось надеть мою розовую бейсболку с надписью «Чикаго», чтобы не обгореть и не схватить солнечный удар. Если не считать жужжания насекомых, вокруг была полная тишина. Мы пересекли поле и дальше шли в высокой траве. Далеко вокруг не было видно ничего, кроме одиночного дерева, редких кустов и какого-то строения, отдаленно напоминавшего жилой дом. Когда мы подошли поближе, то оказалось, что это и есть развалины небольшого дома. Генриху это место было знакомо, он здесь уже бывал как-то раз. Развалины — это было все, что осталось от фермерской усадьбы, сгоревшей двадцать лет назад. Ходили слухи, что дом подожгли. Фермер и его жена погибли в огне. Суеверные жители из близлежащих мест уверяли, что здесь нечисто, и держались подальше от развалин. Моя подруга стала уговаривать нас не задерживаться здесь и идти дальше. Генрих лишь посмеялся над ее страхами. Неужто она верит в привидения? Она ответила, что у нее возникло какое-то жутковатое чувство еще когда мы подходили к этому месту. Хотя, может быть, причина в том, что голова у нее все еще тяжелая после вчерашнего. Но все-таки есть здесь что-то пугающее. Она сама не может объяснить, но ей страшно. Она бы лучше вернулась обратно в дом Штубенраухов. Генрих опять отпустил какую-то шутку. Тут мою подругу вдруг затрясло, она развернулась и пошла прочь. Нам пришлось ее догонять. Обратно мы шли молча. Дошли до машины и поехали домой, к Штубенраухам. Вечером женщины принялись готовить спагетти по-болонски. Пока они возились на кухне, мы с Генрихом обсуждали рыбалку. Время от времени в дом пробиралась очередная кошка. Тогда Генрих вставал со своего места и выгонял животное за дверь. При этом он высказывался в том смысле, что кошки — это сущее наказание, их нельзя пускать в дом, они везде гадят и разводят антисанитарию. После ужина мы сели играть в карты, в ромме. Прервались, когда Еве Штубенраух понадобилось сбегать пописать. Моя подруга сходила на кухню и принесла два пакета чипсов. Генрих включил телевизор и остановился на канале с телетекстом. Новости начались с сообщения об официальном визите главы какого-то иностранного государства. Далее сообщалось об убийстве двоих детей, которое произошло в Западной Штирии. В телетексте было сказано, что это ужасное преступление и что проводятся масштабные розыскные мероприятия: «Разыскивается мужчина, подозреваемый в том, что он вынудил двоих детей, семи и восьми лет, покончить с собой, спрыгнув с высокого дерева, и снимал все происходящее на видеокамеру. Приметы преступника: на вид около 30-ти лет, среднего телосложения. Третьему мальчику, 9-летнему брату двоих погибших детей, удалось спастись бегством. По факту убийства детей возбуждено уголовное дело, ведется расследование». Генрих сказал женщинам, которые как раз вернулись в комнату, чтобы они прочитали текст. Ева закрыла лицо руками. Моя подруга сказала, что в жизни не слышала ни о чем более ужасном. Генрих обратил наше внимание на то, что местность, названная в сообщении, совсем рядом с их домом. Он сказал, что уже слышал об этой семье, глава которой был начальником добровольной пожарной команды, и, вроде бы, даже видел его фотографию в местной газете. Все мы наперебой заговорили о том, как же это возможно — заставить другого человека убить себя и как такое вообще могло произойти. Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли вернуться к прерванной игре в карты. Я выиграл небольшую сумму, моя подруга малость проиграла, Еве крупно повезло, а Генрих, соответственно, крупно проиграл. Мы ели чипсы, запивая их красным вином. Генрих время от времени наведывался в подвал за очередной бутылкой. Поскольку вход в подвал был снаружи, а вечером пошел сильный дождь, то хозяин дома каждый раз возвращался мокрый. Глядя на него, трудно было удержаться от шуток. Примерно в половине второго ночи мы закончили играть, и Ева убрала карты в коробку. Прежде чем мы по очереди отправились в ванную комнату чистить зубы и умываться, Генрих еще раз включил телетекст, чтобы посмотреть, не появилось ли чего нового об убийстве детей. Однако ничего нового там не было. Вслед за подругой я поднялся по лестнице на второй этаж, где находились спальни. Я внимательно следил за тем, чтобы, взбираясь по деревянной лестнице, ступать на очередную ступеньку не с той ноги, что моя спутница. Следующее утро вновь было солнечное. Мы завтракали во дворе за деревянным столом. Над столом был натянут садовый тент, защищавший от солнца. Ева с Генрихом накрыли роскошный завтрак: салями, несколько сортов сыра, яйца, гренки, масло, варенье, булочки и фруктовые соки. Мы с моей подругой не скупились на похвалы. Бродивший возле домов сосед-фермер — в маленькой нелепой шапчонке и грязных синих рабочих штанах — несколько раз подходил к нам. Каждый раз он заговаривал об убийстве детей и о том, что это случилось где-то совсем близко отсюда. Он сказал, что знает их родителей и что тому, кто творит подобное, не место на этом свете. При этом он сделал выразительный жест рукой вокруг шеи, будто затягивал петлю. Говорил он очень громко, словно у кого-то из присутствующих или у него самого было туговато со слухом. Жена фермера тоже подошла к нам и присела на скамью рядом с Генрихом. Сложив руки на коленях, покрытых фартуком в грязных пятнах и горестно качая головой, она не скрывала своего потрясения. Моя подруга, которая управилась с завтраком раньше меня, стояла метрах в двух от стола, молча уставившись перед собой. Ева кивала головой, давая фермерше понять, что полностью разделяет ее чувства. Они еще немного повздыхали. Генрих, катая яблоко по непокрытой столешнице, спросил, известно ли что-нибудь еще о преступнике. На что моя подруга сказала, что ей не по себе и что она больше не в состоянии воспринимать все эти подробности. Генрих посоветовал ей заткнуть уши, чтобы ничего не слышать, и радоваться прекрасному дню. Фермерша спросила Еву, не хочет ли она сходить в церковь на освящение пасхальной пищи. Та ответила, что еще не знает, когда пойдет, и лучше ее не ждать. После завтрака Еве и моей подруге пришла в голову мысль поиграть в бадминтон, и мы с Генрихом живо поддержали эту идею. Ева принесла сетку, но повесить ее было негде. Разгуливавшие по двору кошки, а их вокруг собралось штук 25–30, по всей вероятности, помешали бы нашей игре, прыгая, охотясь и гоняясь за воланом. За домом подходящего места тоже не нашлось, поскольку деревья и густой кустарник не оставляли ни одной площадки достаточных размеров. Генрих стал уговаривать нас отправиться туда, докуда мы дошли накануне, во время прогулки. Моя подруга резко воспротивилась, напомнив о жуткой атмосфере того места. Генрих с Евой поселились здесь не так давно и окрестностей еще толком не знали. Так что мы оказались в затруднении. Еве пришла в голову мысль расспросить фермера. Тот указал нам место за ближайшим холмом. Оно может оказаться подходящим для нашей затеи. Туда мы и отправились, переодевшись и переобувшись