олицию, — нет, на такое он ни за что не пойдет. С этими словами он направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Однако моя подруга помешала его намерению в одиночку исследовать таинственный треск на чердаке. Сдвинувшись, наконец, с места, с которого она не сходила с момента неудавшейся попытки сбежать, она вцепилась в пояс его халата. Один он наверх не пойдет, она его не пустит. Генрих остановился, хотя его явное превосходство в весе позволяло ему легко справиться с такой помехой. Он громко расхохотался. Ева проворчала, что тут не над чем смеяться. Что-то определенно может случиться. Простых объяснений этому шуму на самом деле нет. Лучше позвать фермеров, живущих по соседству. Только этого еще не хватало, — воскликнул Генрих, — чтобы к глупости прибавилась еще и паника. Кроме того, соседи, скорей всего, еще не вернулись из церкви. Нам же следует в конце концов начать трезво смотреть на вещи. На некоторое время мы все застыли там, где стояли; моя подруга все еще цеплялась за Генриха. Мы стояли и напряженно вслушивались, прикидывая, что бы это могло быть. Ева сказала, что она готова смотреть на вещи предельно спокойно. Скорее всего, с Генрихом там наверху ничего опасного не случится. Но некоторый минимальный риск все же существует. Что Генрих будет делать, если против ожидания и вопреки любым математическим вероятностям вдруг столкнется там лицом к лицу с убийцей с видеокамерой. Убийца непременно воспользуется внезапностью. Он может поджидать за дверью и напасть неожиданно. Генриху нужно по крайней мере взять хоть какое-нибудь оружие. Она думает, что кухонный нож подойдет. Генрих возразил, что он не силен в обращении с ножом, и использование такого сомнительного оружия может очень быстро обернуться против неумелого владельца. Ева упрекнула его, что к этому делу стоило бы отнестись серьезнее. Подумав мгновение, Генрих вздохнул и заявил, что готов взять с собой топор для самообороны. Этим он несколько успокоил Еву. Но когда моя подруга услышала, что для того, чтобы добраться до топора, нужно еще раз спуститься в подвал, она и слушать ничего не захотела об этом плане. Она молнией метнулась к телефону. С большим трудом Генриху удалось отнять у нее трубку, а ее саму оттащить от аппарата. Почти крича, она пыталась описать всю опасность, подстерегающую его, если он отправится сейчас в подвал. Как легко будет убийце, если он прячется где-то снаружи, напасть на него, а потом уже снимать его на видеокамеру. В этом месте я ее прервал. Чтобы разрешить ситуацию, я сказал, что полностью поддерживаю Генриха. Не обращая внимания на сопротивление моей подруги и силой удерживая ее, я открыл Генриху дверь. И снова запер ее за ним. Пока мы ждали его возвращения, мы с Евой пытались успокоить мою подругу. Она согласилась не звонить в полицию, после того как Ева ей растолковала, что такой звонок может представить ее душевное состояние не в лучшем свете. В дверь постучали. Не колеблясь ни секунды, я открыл дверь. В дом вошел Генрих в промокшем от дождя халате и с топором в руке. Он не стал мешкать в коридоре, а сразу прошел наверх. Я последовал за ним. Женщины, набравшись мужества, тоже ступили на лестницу. На втором этаже мы стали включать свет в одной комнате за другой, но ничего подозрительного или необычного там не обнаружили. Оставался только чердак. Туда, наверх, она не пойдет, — сказала моя подруга. Она в последний раз попыталась уговорить нас отказаться от того, чтобы обыскивать чердак. Генрих воскликнул, что если он еще раз услышит слово «полиция», то сорвется с катушек и достанет свою видеокамеру или сотворит еще что-нибудь похуже. Опередив меня, он уже взбирался по узкой лестнице. Одной рукой он открыл люк. Другую протянул назад. Я передал ему карманный фонарик. Не успела его голова нырнуть в темноту чердака, как он громким голосом несколько раз спросил, есть ли здесь кто. Никто не ответил. Было лишь слышно, как усиливающийся дождь все громче барабанит по крыше. По чердаку гулял сильный сквозняк. Ева и моя подруга оставались внизу у лестницы. Генрих осветил фонариком чердачное помещение. Почти сразу мы поняли, что стало причиной шума. На чердак, укрываясь от грозы, забрались две кошки. Они носились друг за другом и опрокинули открытую полку, на которой был сложен всякий хлам. Отсюда и весь треск и грохот. Когда мы сообщили об этом оставшимся внизу женщинам, всем сразу стало весело. Между тем, я обратил внимание на то, как выглядела одна из кошек, которая старалась спрятаться от света карманного фонарика. Она была в одежде. Я указал на нее Генриху. Он со смехом поведал мне, что пару дней назад у них в гостях были родственники, и племянницы Евы стали просить у их бабушки одежду для кошек. Эта пожилая дама дала им несколько вязаных вещей. Бедному животному, на которое мы сейчас смотрели, не повезло. Теперь мы могли спокойно вернуться вниз. Несмотря на то, что ситуация разрешилась самым лучшим образом, что-то жуткое, особенно сейчас, было в этом мрачном чердаке, по которому рыскал, приплясывая, луч карманного фонаря. Генрих забрал у меня фонарик и посветил себе на запястье. На часах было 23:20, о чем он, ступив на лестницу, громко сообщил всем присутствующим. Подбадривая женщин громкими возгласами, Генрих заставил их поторопиться. Ева, все больше повышая голос, высказала свое сомнение по поводу того, стоит ли нам все же смотреть эту запись убийства. Она надеется, что немецкая полиция уже успела закрыть этот телеканал или же его захватили протестующие. Хотя последнее противоречит принципам правового государства и является уголовно наказуемым, она тем не менее была бы на стороне демонстрантов, штурмующих телестудию, и всей душой поддерживает их акцию. Генрих сказал, чтобы она перестала канючить. На меня, остававшегося наверху, была возложена обязанность закрыть чердачный люк и запереть его на металлическую задвижку. Что я и сделал. Спустившись на первый этаж, мы, пока не началась передача, занялись каждый своим делом. Ева в очередной раз отправилась в туалет. Генрих спрятал так и не пригодившийся топор до поры до времени в шкаф, стоявший в коридоре. Он сменил свой промокший халат на сухую куртку. На кухне моя подруга достала из ящика поднос размером полметра на метр. Она поставила на него три пакетика соленой соломки, два пакета чипсов, маленькую вазочку с арахисом, пластмассовый контейнер с белым виноградом, четыре маленькие розетки с ванильным мороженым, четыре пачки вафель и чистую пепельницу. Я стоял и смотрел, как она все это делает. Генрих из гостиной громко крикнул, что уже 23:28. Передача уже идет, но видеозапись еще не началась. Мы поспешно бросились в гостиную и расселись по местам. Попытка Евы поблагодарить мою подругу за то, что та позаботилась об угощении, была подавлена в зародыше шумным возгласом неудовольствия со стороны Генриха, который, подобрав ноги, лежал на диване. Все внимание на экран. На экране ведущая программы, упитанная блондинка, беседовала с бородатым человеком лет пятидесяти. Судя по титрам под картинкой, это был психолог и теолог в одном лице. Ведущая поблагодарила его за объяснения, развернулась всем телом к объективу и обратилась к зрителям. Она сказала: «Дамы и господа, случилось ужасное. К каким последствиям может привести это чудовищное преступление, к которому сейчас приковано всеобщее внимание, пока остается неясным». Брезгливо прикасаясь кончиками пальцев, она открыла лежащую перед ней на столе коробку. «Ничто не свидетельствует столь красноречиво о возмущении, царящем в обществе, как содержимое этой коробки, которая была прислана к нам на студию с требованием применить его к убийце или же, в случае если его не смогут арестовать, к ответственным лицам, коль скоро они действительно намерены показать эту немыслимую видеозапись». Говоря это, она не торопясь вынула из коробки веревку с петлей на конце, которая вполне определенно подходила для того, чтобы накинуть ее на чью-то шею и привести смертный приговор в исполнение. Генрих сказал: Просто в голове не укладывается, что за люди! На экране, рядом с ведущей, вновь появился психотеолог. Он уставился на веревку с петлей, покачал головой и выразил всю свою сокрушенность невнятным бормотанием и беспомощными жестами. Генрих отметил: Вот теперь перед нами теолог, а до этого был психолог. Эти люди на самом деле отвратительны, — откликнулась моя подруга. Затем показали сюжет о том, как была найдена видеозапись. Заправщик с бензоколонки у автостоянки Кайзервальд на автобане рассказал, как он обнаружил кассеты и видеокамеру. Пальцем он указал на карте то место, где все это было найдено. Штирийский диалект, на котором он говорил, даже мы понимали плохо, и немецкий телеканал запустил субтитры с переводом. Ну и фрукт! — вставил Генрих. Ведущая сказала, что в связи с предстоящим показом видеозаписи телеканал подготовил официальное заявление, которое она сейчас зачитает. Генрих выкрикнул в экран, что она может засунуть свое заявление куда подальше, он хочет увидеть, наконец, эту запись. Ведущая зачитала заявление о том, что канал в полной мере осознает свою ответственность перед обществом. Именно это обстоятельство лежит в основе решения показать видеозапись. При обращении со столь сложным и неоднозначным материалом будет соблюдаться предельная осторожность. Уже 23:43, что за дела! — кипятился Генрих. Ведущая продолж