ла зачитывать текст заявления: «Пора в Европе положить конец тому положению дел, которое свойственно скорее для американского общества. Случившееся в соседней с нами Австрии затрагивает каждого. Обществу необходимо зеркало, чтобы оно смогло всмотреться в себя. Эту ответственную роль берет на себя наш телеканал». Генрих заметил, что ведущая несет жуткую ахинею, и моя подруга с ним согласилась. Генрих, единственный, кто еще не съел свое мороженое, взялся за розетку. Ведущая объявила, что сейчас будет показана видеозапись. Но перед этим на экран выведут номера телефонов психологической помощи. Если вдруг после просмотра видео у кого-то из зрителей возникнет настоятельная потребность поговорить об этом со специалистом. Помощь психологов бесплатная, но за телефонную связь взимается плата, максимальный размер которой составляет 97 пфеннигов за минуту. Видеозапись покажут после короткой рекламной паузы. На экране телевизора появились номера контактных телефонов. Затем показали молодую женщину, которую двое сыновей просят купить шоколадный батончик с молочным кремом. Генрих недовольно пробурчал, что народ на этом телеканале явно никуда не торопится. Он переключил на соседний канал. По другой программе речь как раз шла о демонстрации перед зданием того самого телеканала, который собирался показать видео с убийством. Несмотря на ночное время, сотни людей окружали здание телестудии. На транспарантах были написаны разные оскорбления. Один из транспарантов гласил, что телеканал сам заказал убийство, предварительно оплатив видеосъемку. На нескольких плакатах можно было прочитать: «Вы мерзавцы — производители снаффа», «Вы снафф-убийцы», «Вы показываете снафф». Ева спросила, что значит «снафф». Генрих объяснил, что снаффом называют видео с настоящими убийствами, на такие записи есть спрос у любителей. Это свидетельствует о том, до чего же болен и испорчен современный мир, — заметила моя подруга. Генрих не согласился с этим. В Средневековье головы отрубали публично, и собиравшиеся толпы были в полном восторге от таких зрелищ. Мы ничуть не лучше людей прежних времен. Моя подруга возразила, что иногда мы все же бываем лучше. Генрих пожал плечами. Он снова вернулся на немецкий канал, где должны были показать видео с убийством. Там все еще шла реклама. Генрих разразился оскорбительной тирадой. Уже 23:52, они что, всю ночь будут валандаться и, может, начнут еще суперпылесосы «Финис» рекламировать? Он включил телетекст. Там никаких новостей не было. Генрих предложил, чтобы скрасить ожидание, сыграть еще раз в карты. Моя подруга отказалась, сославшись на сильное нервное напряжение перед просмотром записи. Генрих предложил мне пари, что видео не покажут до полуночи. Я сказал, что начнут показывать, и выиграл. В 23:58 на экране снова появилась толстая телеведущая. Она сообщила, что сейчас начнется показ записи. Полная запись длится четыре часа. На канале ее смонтировали, чтобы показать основные события и кадры, из которых складывается единая картина происходившего. Если у телеэкрана в данный момент находятся дети и подростки, не достигшие 16-и лет, то родителям или опекунам следует их увести. Генрих тут же в шутку скомандовал жене, чтобы она покинула помещение. Ева явно не оценила этого юмора. С каждой секундой качество изображения на экране менялось. В правом верхнем углу экрана мигал цифровой таймер. Когда пошел первый эпизод, на таймере было 0:08. Это означало, что первые семь минут видеосъемок не сочли приемлемыми для показа. В нижней части экрана бегущая строка сообщала зрителям: «Это не сенсационное видео. Это слабая попытка осмысления невообразимой трагедии». Генрих сказал: «Невероятно» — и запустил руку в вазу с арахисом. Ева грызла ногти. Она лишь время от времени бросала взгляд на экран телевизора. Моя подруга сказала, что не в состоянии понять, как можно совершить подобное, да к тому же записывать все это на пленку, а телевидение вдобавок это еще и показывает. Тсс! — шикнул на нее Генрих. Он показал на экран телевизора. В кадре был обычный перелесок. Камера в руках оператора подрагивала. Человек с видеокамерой приближался к какой-то определенной точке. Показалась поляна, по которой бегали трое детей с деревянными палками в руках. Монтажный переход. 0:15. Высокий искаженный голос, голос человека из-за камеры, говорит детям, что теперь, когда он связал их брата, они вряд ли осмелятся сбежать. Подобная попытка может стоить жизни сначала связанному брату, а затем, через пару часов, и остальным, вместе со всеми членами их семьи. Генрих сказал, что он их буквально задавил. Камера показала связанного мальчика. Тот спросил, чего дядя от них хочет. Камера развернулась в другую сторону. Средний брат повторил, что он хочет уйти и что дядя должен их отпустить. Генрих воскликнул: Вы только посмотрите, у этого ребенка на лице то робкая улыбка, то откровенный страх, он, по всей видимости, не в состоянии понять всю серьезность положения. Потом добавил: Десять минут назад они еще играли в догонялки, ничего не подозревая, да и сейчас они всё еще верят, что через четверть часа снова будут играть. Скрипучий голос за кадром спросил самого младшего, что тот скажет, если он, человек с видеокамерой, вспорет живот его связанному братишке и посмотрит, будут ли его внутренности дымиться, как сигареты, которые, возможно, курят у них дома взрослые, или же как горячая еда на столе. Человек с камерой сказал, что все именно так и бывает, ему это хорошо известно. Когда делаешь пипи, тоже идет пар, если на улице холодно. Генрих воскликнул: Что он несет! Дети молчали. Человек с камерой описал еще несколько способов телесных истязаний, что явно напугало детей, а у присутствующих в гостиной вызвало возгласы возмущения. Человек с камерой ни на мгновение не прерывал съемку. Мы, стало быть, могли наблюдать, как меняется выражение на лицах детей. Генрих воскликнул: Они ничего не понимают, не понимают они ничего! Самый, по всей видимости, младший из троих братьев расплакался. Хныкая, нелепо подпрыгивая на месте и при этом, что примечательно, держась одной рукой за свои гениталии, ребенок умолял человека с видеокамерой отпустить их, избавить от этого тягостного положения. Затем камера повернулась в другую сторону, показав среднего брата. Давно не стриженные волосы падали ему на глаза. Голос за кадром спросил его, доставит ли ему удовольствие посмотреть на мозги своих братьев или родителей. Мальчик ответил отрицательно. И на вопрос, обрадуется ли он, если его брату заломить руку за спину или задвинуть ее на всю длину в живот, мальчик тоже сказал, что нет, не обрадуется. Человек с камерой заявил, что тогда братья должны в точности делать все, что он скажет. При малейшем непослушании он сразу отрежет одному из них нос или палец и посыплет рану солью, от чего будет очень-очень больно. Теперь уже плакали все трое. В гостиной слова человека с камерой вызвали безмолвное потрясение. На крупном плане у семилетнего мальчика очень хорошо была видна щербина на месте выпавшего переднего зуба. Его плач не затихал ни на минуту. Человек с камерой предостерег детей, чтобы они не мешали происходящему чрезмерным проявлением эмоций. Прежде всего, им следует неукоснительно отвечать на его вопросы. Громкий плач или же голос, искаженный или срывающийся от отчаяния, не должны создавать помехи съемке. Снова последовал монтажный стык. Часы в правой части экрана показывали 00:48. Ева зачерпнула из пакета полную пригоршню чипсов. При этом часть чипсов просыпалась на ее белую футболку с надписью «Morning Star». Генрих не преминул заметить, что жадность-де — настоящее свинство. Ева с непроницаемым лицом, ни на кого не глядя, проигнорировала обидное замечание. На экране телевизора человек с камерой только что приказал мальчику с щербинкой на месте выпавшего зуба влезть на дерево. Ева сказала: О, нет, сейчас начнется. Ребенок не послушался. Голос за кадром сообщил ему, что если он и дальше будет противиться приказанию, то его связанному брату вспорют живот и насыплют туда соли, и боль будет жуткая. Мальчик подчинился и с громким плачем полез на дерево, а другой братишка, не связанный веревкой, стал его подсаживать. Камера бесстрастно фиксировала, как они взбираются на дерево. После того, как один брат забрался на самый верх, а другой спустился на землю, голос за кадром потребовал, чтобы ребенок по его команде спрыгнул вниз. Громкий плач и протестующие возгласы мальчика доносились из кроны дерева, которую камера снимала крупным планом. Затем камеру перевели на связанного мальчика. Человек спросил, доволен ли он, что брат вскоре вернется к ним, совершив свободное падение. И каковы шансы выжить после прыжка с высоты метров так в четырнадцать. Брат, привязанный веревкой, заплакал. Он пригрозил, что за них отомстит отец, по его словам, очень большой и сильный. Эту информацию человек с камерой воспринял с явным интересом. Он осведомился, что же будет делать отец после того, как получит известие об их смерти, не забыв, однако, заметить, что вопрос этот носит чисто теоретический характер. Ведь отца ждет еще более страшная участь, если братья не выполнят всего, что он, человек с камерой, им прикажет, к полному его удовлетворению. Он спросил мальчика с длинными волосами, каково это, лишиться вскоре своего брата. Ответом было: «Это ужасно. Разве нельзя этого не делать?»