Выбрать главу
Камера развернулась в другую сторону. Средний брат повторил, что он хочет уйти и что дядя должен их отпустить. Генрих воскликнул: Вы только посмотрите, у этого ребенка на лице то робкая улыбка, то откровенный страх, он, по всей видимости, не в состоянии понять всю серьезность положения. Потом добавил: Десять минут назад они еще играли в догонялки, ничего не подозревая, да и сейчас они всё еще верят, что через четверть часа снова будут играть. Скрипучий голос за кадром спросил самого младшего, что тот скажет, если он, человек с видеокамерой, вспорет живот его связанному братишке и посмотрит, будут ли его внутренности дымиться, как сигареты, которые, возможно, курят у них дома взрослые, или же как горячая еда на столе. Человек с камерой сказал, что все именно так и бывает, ему это хорошо известно. Когда делаешь пипи, тоже идет пар, если на улице холодно. Генрих воскликнул: Что он несет! Дети молчали. Человек с камерой описал еще несколько способов телесных истязаний, что явно напугало детей, а у присутствующих в гостиной вызвало возгласы возмущения. Человек с камерой ни на мгновение не прерывал съемку. Мы, стало быть, могли наблюдать, как меняется выражение на лицах детей. Генрих воскликнул: Они ничего не понимают, не понимают они ничего! Самый, по всей видимости, младший из троих братьев расплакался. Хныкая, нелепо подпрыгивая на месте и при этом, что примечательно, держась одной рукой за свои гениталии, ребенок умолял человека с видеокамерой отпустить их, избавить от этого тягостного положения. Затем камера повернулась в другую сторону, показав среднего брата. Давно не стриженные волосы падали ему на глаза. Голос за кадром спросил его, доставит ли ему удовольствие посмотреть на мозги своих братьев или родителей. Мальчик ответил отрицательно. И на вопрос, обрадуется ли он, если его брату заломить руку за спину или задвинуть ее на всю длину в живот, мальчик тоже сказал, что нет, не обрадуется. Человек с камерой заявил, что тогда братья должны в точности делать все, что он скажет. При малейшем непослушании он сразу отрежет одному из них нос или палец и посыплет рану солью, от чего будет очень-очень больно. Теперь уже плакали все трое. В гостиной слова человека с камерой вызвали безмолвное потрясение. На крупном плане у семилетнего мальчика очень хорошо была видна щербина на месте выпавшего переднего зуба. Его плач не затихал ни на минуту. Человек с камерой предостерег детей, чтобы они не мешали происходящему чрезмерным проявлением эмоций. Прежде всего, им следует неукоснительно отвечать на его вопросы. Громкий плач или же голос, искаженный или срывающийся от отчаяния, не должны создавать помехи съемке. Снова последовал монтажный стык. Часы в правой части экрана показывали 00:48. Ева зачерпнула из пакета полную пригоршню чипсов. При этом часть чипсов просыпалась на ее белую футболку с надписью «Morning Star». Генрих не преминул заметить, что жадность-де — настоящее свинство. Ева с непроницаемым лицом, ни на кого не глядя, проигнорировала обидное замечание. На экране телевизора человек с камерой только что приказал мальчику с щербинкой на месте выпавшего зуба влезть на дерево. Ева сказала: О, нет, сейчас начнется. Ребенок не послушался. Голос за кадром сообщил ему, что если он и дальше будет противиться приказанию, то его связанному брату вспорют живот и насыплют туда соли, и боль будет жуткая. Мальчик подчинился и с громким плачем полез на дерево, а другой братишка, не связанный веревкой, стал его подсаживать. Камера бесстрастно фиксировала, как они взбираются на дерево. После того, как один брат забрался на самый верх, а другой спустился на землю, голос за кадром потребовал, чтобы ребенок по его команде спрыгнул вниз. Громкий плач и протестующие возгласы мальчика доносились из кроны дерева, которую камера снимала крупным планом. Затем камеру перевели на связанного мальчика. Человек спросил, доволен ли он, что брат вскоре вернется к ним, совершив свободное падение. И каковы шансы выжить после прыжка с высоты метров так в четырнадцать. Брат, привязанный веревкой, заплакал. Он пригрозил, что за них отомстит отец, по его словам, очень большой и сильный. Эту информацию человек с камерой воспринял с явным интересом. Он осведомился, что же будет делать отец после того, как получит известие об их смерти, не забыв, однако, заметить, что вопрос этот носит чисто теоретический характер. Ведь отца ждет еще более страшная участь, если братья не выполнят всего, что он, человек с камерой, им прикажет, к полному его удовлетворению. Он спросил мальчика с длинными волосами, каково это, лишиться вскоре своего брата. Ответом было: «Это ужасно. Разве нельзя этого не делать?» «Можно, — ответил человек с камерой. — Сейчас цена жизни брата — всего один глаз». Пусть длинноволосый брат выколет палкой глаз своему связанному брату. И не просто ткнет один раз, а основательно поковыряется. Ребенок ответил, что не сможет этого сделать. Он снова стал просить, чтобы его вместе с братьями отпустили на свободу, но получил отказ. Человек с камерой спросил мальчика со щербинкой, как именно тот намерен спрыгнуть: сильно оттолкнется от дерева или просто свалится вниз. Всегда следует делать выбор в пользу элегантности, избегая неуклюжих движений. Ответом был жалобный плач. Человек с камерой осведомился, а) какой вид открывается с дерева и б) долго ли ему еще ждать смертельного прыжка. Ребенок, сидевший на дереве, прорыдал, что ему плохо и что он лучше не будет прыгать. Человек потребовал, чтобы мальчик наконец прыгнул, и подробно объяснил, как именно ему надлежит прыгать: как лыжнику с трамплина выполнить «телемарк», особую технику приземления. Ева вскочила на ноги. Она не в состоянии на все это смотреть. Все остальные промолчали. Она убежала на кухню. Вскоре до нас донесся шум льющейся воды. Мальчик со щербинкой плакал и тряс головой. Человек с камерой снова сказал про нож, который он якобы держал в руке (в кадре ножа не было видно), потом заставил привязанного ребенка обнажить живот и крикнуть своему братишке на дереве, что сейчас начнется неприятная операция, соль уже наготове, а самому человеку с камерой предстоит основательно потрудиться, потому что в случае дальнейшего неповиновения ему придется прооперировать еще и их мать в области живота и позвоночника. После того, как он несколько раз повторил свой приказ прыгать, раздался крик одного из детей, остававшихся внизу. Человек с камерой каркающим голосом возвестил, что резать связанного начнет через десять секунд. Пусть щербатый прыгнет. Ничего с ним не случится. Иначе будет только хуже и больнее. Человек за кадром стал считать: «Пять, четыре, три, два, один». На экране появился сияющий спортивный автомобиль красного цвета. После секундного замешательства до нас дошло, что начался рекламный ролик. Генрих пробормотал, что-де быть такого не может. Моя подруга вздохнула, взяла горсть чипсов, но не произнесла ни слова. Добрых десять минут мы молча сидели, уставившись в телевизор. В комнату вернулась Ева и спросила, закончилась ли передача. Услышав, что после рекламы будет продолжение, она тут же вернулась на кухню. Наконец мы снова оказались на лесной поляне. Мужчина считал вслух: «Пять, четыре, три, два, один». Когда он дошел до нуля, мальчик со щербинкой прыгнул. Его прыжок сопровождала как камера, фиксировавшая каждое мгновение падения, так и вопль ужаса его братьев. Внезапно экран потемнел. Послышался какой-то глухой шум. Когда на экране вновь появилось изображение, кто-то из присутствующих в гостиной застонал. Камера приблизилась к мальчику со щербинкой, неподвижно лежащему на земле. Не успел он полностью попасть в кадр, как экран снова потемнел. В следующем эпизоде часы в нижней части экрана показывали 01:31. В бегущей строке телеканал еще раз сообщил, что это не сенсационное видео, а слабая попытка осмысления невообразимой трагедии. Оставшиеся в живых дети были подвергнуты допросу о том, что они думают и чувствуют в связи с кончиной их брата. Дети вели себя очень пассивно. Генрих заметил, что оба мальчика, возможно, даже согласны говорить, но не могут в силу шокового состояния. Моя подруга медленно опустила голову в знак согласия с его словами. Мы увидели, как длинноволосого мальчика вырвало. Моя подруга поднялась с места. Ей достаточно того, что она увидела. Лучше она составит компанию Еве на кухне. Ей стало совсем уже дурно. Смотреть дальше на то, что происходит на экране, она больше не в состоянии. Как только она покинула гостиную, Генрих подскочил к деревянному стеллажу, верхняя часть которого лишь сантиметра на два не доставала до потолка. Он взял со стеллажа кассету. Вставил ее в видеомагнитофон, стоявший под телевизором. Генрих сказал, что нетрудно понять восприимчивость наших женщин. Как бы ни интересовало его то, что должно произойти дальше, он понимает, что женщинам надо успокоиться. Так что оставшуюся часть передачи он просто запишет на кассету. Мы посмотрим ее немного позже. Возможно, даже вместе с Евой и с моей подругой, как только они вновь обретут душевное равновесие. Я согласился с его оценкой ситуации и его действиями. После того как Генрих нажал все нужные кнопки, он включил запись (длинноволосого мальчика все еще рвало) и выключил телевизор. Я последовал за ним на кухню. Там он обнял плачущую Еву за плечи. Я взял с буфета красно-зеленое яблоко. Сервир