ное преступление и что проводятся масштабные розыскные мероприятия: «Разыскивается мужчина, подозреваемый в том, что он вынудил двоих детей, семи и восьми лет, покончить с собой, спрыгнув с высокого дерева, и снимал все происходящее на видеокамеру. Приметы преступника: на вид около 30-ти лет, среднего телосложения. Третьему мальчику, 9-летнему брату двоих погибших детей, удалось спастись бегством. По факту убийства детей возбуждено уголовное дело, ведется расследование». Генрих сказал женщинам, которые как раз вернулись в комнату, чтобы они прочитали текст. Ева закрыла лицо руками. Моя подруга сказала, что в жизни не слышала ни о чем более ужасном. Генрих обратил наше внимание на то, что местность, названная в сообщении, совсем рядом с их домом. Он сказал, что уже слышал об этой семье, глава которой был начальником добровольной пожарной команды, и, вроде бы, даже видел его фотографию в местной газете. Все мы наперебой заговорили о том, как же это возможно — заставить другого человека убить себя и как такое вообще могло произойти. Прошло некоторое время, прежде чем мы смогли вернуться к прерванной игре в карты. Я выиграл небольшую сумму, моя подруга малость проиграла, Еве крупно повезло, а Генрих, соответственно, крупно проиграл. Мы ели чипсы, запивая их красным вином. Генрих время от времени наведывался в подвал за очередной бутылкой. Поскольку вход в подвал был снаружи, а вечером пошел сильный дождь, то хозяин дома каждый раз возвращался мокрый. Глядя на него, трудно было удержаться от шуток. Примерно в половине второго ночи мы закончили играть, и Ева убрала карты в коробку. Прежде чем мы по очереди отправились в ванную комнату чистить зубы и умываться, Генрих еще раз включил телетекст, чтобы посмотреть, не появилось ли чего нового об убийстве детей. Однако ничего нового там не было. Вслед за подругой я поднялся по лестнице на второй этаж, где находились спальни. Я внимательно следил за тем, чтобы, взбираясь по деревянной лестнице, ступать на очередную ступеньку не с той ноги, что моя спутница. Следующее утро вновь было солнечное. Мы завтракали во дворе за деревянным столом. Над столом был натянут садовый тент, защищавший от солнца. Ева с Генрихом накрыли роскошный завтрак: салями, несколько сортов сыра, яйца, гренки, масло, варенье, булочки и фруктовые соки. Мы с моей подругой не скупились на похвалы. Бродивший возле домов сосед-фермер — в маленькой нелепой шапчонке и грязных синих рабочих штанах — несколько раз подходил к нам. Каждый раз он заговаривал об убийстве детей и о том, что это случилось где-то совсем близко отсюда. Он сказал, что знает их родителей и что тому, кто творит подобное, не место на этом свете. При этом он сделал выразительный жест рукой вокруг шеи, будто затягивал петлю. Говорил он очень громко, словно у кого-то из присутствующих или у него самого было туговато со слухом. Жена фермера тоже подошла к нам и присела на скамью рядом с Генрихом. Сложив руки на коленях, покрытых фартуком в грязных пятнах и горестно качая головой, она не скрывала своего потрясения. Моя подруга, которая управилась с завтраком раньше меня, стояла метрах в двух от стола, молча уставившись перед собой. Ева кивала головой, давая фермерше понять, что полностью разделяет ее чувства. Они еще немного повздыхали. Генрих, катая яблоко по непокрытой столешнице, спросил, известно ли что-нибудь еще о преступнике. На что моя подруга сказала, что ей не по себе и что она больше не в состоянии воспринимать все эти подробности. Генрих посоветовал ей заткнуть уши, чтобы ничего не слышать, и радоваться прекрасному дню. Фермерша спросила Еву, не хочет ли она сходить в церковь на освящение пасхальной пищи. Та ответила, что еще не знает, когда пойдет, и лучше ее не ждать. После завтрака Еве и моей подруге пришла в голову мысль поиграть в бадминтон, и мы с Генрихом живо поддержали эту идею. Ева принесла сетку, но повесить ее было негде. Разгуливавшие по двору кошки, а их вокруг собралось штук 25–30, по всей вероятности, помешали бы нашей игре, прыгая, охотясь и гоняясь за воланом. За домом подходящего места тоже не нашлось, поскольку деревья и густой кустарник не оставляли ни одной площадки достаточных размеров. Генрих стал уговаривать нас отправиться туда, докуда мы дошли накануне, во время прогулки. Моя подруга резко воспротивилась, напомнив о жуткой атмосфере того места. Генрих с Евой поселились здесь не так давно и окрестностей еще толком не знали. Так что мы оказались в затруднении. Еве пришла в голову мысль расспросить фермера. Тот указал нам место за ближайшим холмом. Оно может оказаться подходящим для нашей затеи. Туда мы и отправились, переодевшись и переобувшись для игры, а Ева еще успела приготовить полдник и уложила еду вместе со сложенной скатертью в плетеную корзину. Зачем? На случай, если мы будем играть один на один. Двое других в это время смогут воспользоваться возможностью и с удобством перекусить. Добравшись до места, мы с Генрихом натянули сетку. Для разогрева мы сыграли партию без ведения счета. Затем сыграли пара на пару. Меняя партнеров, все сыграли друг с другом в разных составах. Спустя три с чем-то часа двое игроков — я и Ева — почувствовали усталость и отправились домой. По дороге мы поспорили, какая обувь лучше всего подходит для занятий спортом, и продолжали спорить и тогда, когда уже добрались до дому. Я утверждал, что кроссовки — вещь совершенно незаменимая. Ева решительно возражала: полезнее всего заниматься спортом босиком. Наконец она сказала, что жара ее совершенно измотала. Она хочет в душ. Она заметила это вскользь, так что до меня как-то не дошло, что упомянутое желание будет немедленно реализовано. К моему изумлению Ева тут же скинула с себя свое легкое красное платье, затем лифчик и трусики и направилась в душевую кабинку в ванной комнате. Когда она начала раздеваться, я отвернулся. Но при этом не прерывал наш разговор о спортивной обуви. Это было не так-то просто, учитывая, что мой взгляд успел скользнуть по низу ее живота, по черным, коротко подстриженным волосам. Я слышал, как шумит вода в душе. По поводу того, что я отвернулся, Ева сказала, что это-де совершенно излишняя стыдливость. Я не ответил, и она тут же заговорила о том, какая неимоверная жара стояла все эти дни. На такой жаре, пошутила Ева, от теплового удара дохнут даже насекомые. Приняв душ, она попросила меня подать ей полотенце. Я выполнил ее просьбу. Поскольку наш разговор о кроссовках, судя по всему, завершился, то я, насвистывая первые такты «Марша Радецкого», покинул ванную комнату. Выйдя из дома, я устроился в гамаке, натянутом между яблоней и вишней. Там я и ждал, когда вернутся моя подруга и Генрих. Они появились где-то через час. Как раз к этому времени Ева закончила приготовление пасхального угощения. Она расставила тарелки и разложила столовые приборы. Поставила на стол крашеные яйца, копченое мясо, хлеб и хрен — такой острый, что все за столом лили слезы в течение всего обеда. Ева обратила наше внимание на стоящий в воздухе запах гари. В округе зажгли первые пасхальные костры. Генрих сказал, что все фермеры вокруг — сплошь язычники и извращают священный обряд: пользуясь случаем, жгут ветки, оставшиеся после весенней обрезки деревьев, так как жечь костры во все остальное время запрещено. Раньше хотя бы ведьм жгли, а сегодня все превратилось в рутинное сельскохозяйственное мероприятие. Мы еще некоторое время поболтали (о погоде, о странном отсутствии ветра и о необычайной,