ратительно, человек этот, должно быть, и есть сам дьявол. Камера показала крупным планом плачущего и блюющего длинноволосого мальчика. Кадр закачался. Каркающий голос приказал ребенку, чтобы тот смотрел в его сторону. В случае дальнейшего сопротивления он сразу же вспорет брюхо его брату, привязанному веревкой, и насыплет ему туда соль. А потом займется остальными членами семьи. Он снова сказал про нож. Под возмущенные возгласы Генриха мы наблюдали, как мальчик с длинными волосами, заливаясь громким плачем, взбирается на дерево. Генрих сказал: Это ужасно, что там думает сейчас этот малыш, думает ли он то, что подумали бы мы. Я спросил его: А что бы мы подумали? Генрих сказал: Ужасно. Необходимо принять какие-то законы, которые исключили бы возможность подобного. Я спросил, что он имеет в виду, но в ответ он только шикнул на меня. Ребенок уже вскарабкался наверх, и человек с видеокамерой обратился к его связанному брату. Голос за кадром сказал: Уважаемый господин малыш, вас показывают по телевизору, скажите же нашим зрителям, пожалуйста, что вы чувствуете при мысли о том, что ваш брат сейчас спрыгнет с дерева. Ребенок ответил: У-ууууууу! Генрих сказал: Это отвратительно. Он спросил, не буду ли я против, если он остановит на время запись, так как он хочет сходить на кухню за ванильным мороженым. Я был не против. Генрих спросил, не хочу ли я мороженого. Я поблагодарил и отказался. Я был не голоден, и мороженого мне тоже не хотелось. Генрих ушел на кухню. Вскоре он вернулся и поставил розетку с мороженым на стол. Он снова включил запись. Допрос брата, привязанного свиным арканом, еще не закончился. Мальчик еще раз заговорил о сберкнижке. Это навело человека с видеокамерой на мысль спросить ребенка о его бабушке. Не страдает ли она диабетом или же болезнью сердца. И не считают ли они, дети, что им следует вести себя не так истерично. Все-таки эта видеозапись может попасть к бабушке и, возможно, вызовет у нее обострение сердечной недостаточности. У бабушки должна быть возможность сказать, что внуки сделали свое дело хорошо. Он, человек с видеокамерой, представляет себе, как бабушка сидит перед телевизором. Она складывает руки на коленях и говорит: «Вот как оно все произошло, но оба внука вели себя достойно». Голос за кадром крикнул мальчику на дереве, что сейчас самое время ему сыграть свою роль. Он должен понимать, что своим прыжком с дерева он окажет большую услугу своему оставшемуся в живых брату. Во всяком случае для брата, привязанного веревкой, в семье останется больше денег, предназначенных на дорогой велосипед и для перевода на сберкнижку. Сидящий на дереве должен быть этому рад. Длинноволосый мальчик плакал и отрицательно тряс головой. Человек с видеокамерой пожурил его. Зависть не способствует жизненному успеху. Он заявил, что ровно через десять минут мальчик должен будет спрыгнуть с дерева. Если он выполнит свое задание вовремя, то никто из его семьи больше не пострадает. А если он прыгнет хоть одной секундой позже, то его связанный брат, находясь в полном сознании, окажется со вспоротым животом, наполненным солью и рыжими муравьями. А потом будет полностью опустошен дом их родителей. Мать сварят заживо, отца медленно разрежут на куски и т. д. И бабушку тоже разыщут, старухи ведь очень хорошо горят. Генрих сказал, что этот человек явно больной на всю голову. Ребенок на дереве никак не отреагировал на слова человека с видеокамерой. Тогда тот осведомился у него, каковы перспективы его смерти, которая последует через 8 минут и 40 секунд, и что он сейчас чувствует. Мальчик закричал что-то непонятное, голосом, охрипшим от плача, воплей и рвоты. И вдруг затих. Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Генрих сказал: Он теперь совсем не в себе. Человек с видеокамерой обратился к связанному ребенку. Приятное ли это чувство, когда ты обязан своей жизнью смерти собственного брата? Брат, к которому он обратился с вопросом, ответил отрицательно. Может, он предпочел бы тогда оказаться на месте своего лохматого брата? Ребенок под деревом перестал плакать и уставился неподвижным взглядом прямо в объектив камеры. Человек с видеокамерой повторил, что брат, привязанный свиным арканом, может спасти жизнь своего брата, заняв его место. Тот, внизу, выкрикивал слова, которые нельзя было разобрать, а с высоты снова раздалось детское хныканье. Монтажный переход. 3:20. Человек с видеокамерой повторил все угрозы в адрес длинноволосого мальчика, которые он обещал осуществить, если тот осмелится не прыгнуть через 50 секунд. Промедлит секунду — и все закончится страшным образом. Громкий плач в кроне дерева. Генрих назвал его душераздирающим. Тыльной стороной ладони он потер глаза. Человек с видеокамерой сказал, обращаясь к связанному мальчику: Время еще есть. Тридцать пять секунд, за которые он должен решиться прыгнуть с дерева вместо своего брата — прыгнуть вниз головой, рыбкой, как в бассейне летом. Мальчик, плача, но не говоря ни слова, смотрел в объектив камеры. Двадцать секунд, — произнес голос за кадром. На экране появилось какое-то семейство, состоявшее из папы, мамы и двоих детишек. Родители обсуждали, куда выгоднее вложить деньги. Генрих вздохнул: Ну вот, опять началось. Как и в прошлый раз, минут десять нам пришлось довольствоваться общением друг с другом, поеданием чипсов и т. п., пока на экране вновь не появился лес. Голос за кадром сказал: Осталось двадцать секунд. Тут мальчик, привязанный веревкой, шагнул вперед и исчез из поля зрения. Объектив камеры опустился вниз. Было видно, как ребенок обхватил человека с видеокамерой за ногу и умоляет его не заставлять никого прыгать с дерева. Голос за кадром предостерег мальчика на дереве. И продолжил отсчет времени: «Пять, четыре, три, два, один». Послышались крики, но изображение на экране пропало. Очевидно, эта сцена тоже подверглась цензуре. Раздался глухой шум. Бегущая строка снова повторила: «Это не сенсационное видео, это слабая попытка осмысления трагедии». Вновь возникли номера телефонов психологической помощи с кратким примечанием: максимальная стоимость разговора — 97 пфеннигов в минуту. На экране опять появился лес, и мы услышали жалобный голос связанного мальчика. Вдруг звук резко оборвался. Экран потемнел. За окном с неослабевающей силой громыхал дождь. Генрих отложил пульт в сторону. С него хватит, он не будет смотреть дальше. Это же каким надо быть больным извращенцем, чтобы смотреть так называемые снафф-видео. Я обратил его внимание на то, что по сюжету есть еще побег третьего брата, его, наверное, тоже покажут. Возможно, это поднимет Генриху настроение. Генрих ответил, что дальше смотреть будет завтра. А сейчас он посмотрит в телетексте, поймали ли преступника или, может быть, хотя бы вышли на его след. Он снова включил телевизор. «Западная Штирия: жандармерия постепенно сужает район поисков. В ходе операции опрошены десятки людей. Министерство внутренних дел запретило раскрывать подробности расследования. Тем не менее появились слухи, что преступник еще не покинул этой местности или что он сам, возможно, местный житель». Генрих громко спросил: Откуда им это известно? «Ожесточенные протесты против показа видеозаписи с убийством детей. Немецкий частный телеканал, который в ночном вещании транслировал отдельные фрагменты так называемой видеозаписи убийцы, подвергся резкой критике со стороны различных политических кругов внутри страны и за рубежом. Федеральный президент Германии назвал это позором для всей страны и принес публичные извинения своему австрийскому коллеге. Он заявил о несостоятельности политики в области масс-медиа и констатировал общий упадок морали. Возможно, для исправления ситуации необходимы более жесткие законы в области средств массовой информации». Генрих сказал: Ужасно. — И добавил: Придурки. В комнату вошла Ева в ночной рубашке. Она поздоровалась и села рядом с мужем на валик диванного подлокотника. Генрих погладил ее по спине. Он заботливо спросил, почему она не спит. Она пожала плечами. Он взял горсть чипсов и отправил их себе в рот. Громко жуя, он показал большим пальцем на окно и сказал, что скоро уже рассветет. Ева возразила: Часа два еще будет темно. Я пошел в ванную комнату. Там я умылся с мылом, почистил зубы и вытерся одним из полотенец Генриха и Евы, на котором был изображен улыбающийся мультяшный персонаж по имени Розовая Пантера. Вернулся в гостиную. Ева как раз собралась уходить. Она спросила, когда Генрих собирается ложиться спать. Он ответил: Скоро. Она кивнула нам и вышла из комнаты. Генрих протянул мне пакет с чипсами. Я взял горсть. Генрих налил себе вина из двухлитровой бутылки темно-зеленого непрозрачного стекла. Я так устал, что растянулся в кресле и закрыл глаза. Когда я проснулся, за окном ярко светило солнце. Часы на видеомагнитофоне показывали 8:18. Генрих лежал на диване и спал с открытым ртом. У двери я услышал голос Евы. Она сказала: Оба сумасшедших провели ночь в гостиной. Затем послышался голос моей подруги. Она хмуро предположила, что сегодня от этих двух усталых вояк ничего хорошего не дождешься. Я поднял голову и глянул в сторону двери. Ева сказала: Ага, один уже проснулся. Моя подруга взглянула на меня и постучала себя пальцем по лбу, показывая, что у меня явно не все дома. Я выдавил из себя: Доброе утро. Последовавший за этим короткий разговор разбудил и Генриха. Он вс