сказала, что она, может быть, тоже уехала бы. Но она знает, что ее муж, напротив, с места не стронется. Она слишком хорошо его знает. Он страшный упрямец, и она боится, что он на свой страх и риск попытается задержать убийцу или подстрелить его. Она сама бы тоже предпочла, чтобы он не торчал во дворе, чтоб беды какой не приключилось и т. п. Генрих и Ева сказали, что если соседи остаются, то они тоже не могут ехать. Моя подруга закричала: Убедите его, убедите же его! Генрих вышел во двор. Он изложил фермеру нашу просьбу. В окно мы увидели, как тот отмахнулся, показал рукой на свой дом и вскинул ружье. Моя подруга выбежала из дома. Мы последовали за ней. Она остановилась перед фермером и закричала на него. Кричала она, конечно же, от волнения, но еще и потому, что над нами пролетали вертолеты, создавая беспрерывный оглушительный шум. Мы должны немедленно уехать отсюда, — кричала моя спутница жизни. При этом она, размахивая руками, прыгала вокруг фермера. Тот покачал головой: он остается. А мы можем уезжать. Об этом не может быть и речи, — сказал Генрих. Пусть мы — имелись в виду мы с Соней — едем. А они с Евой останутся здесь. Мне с моей подругой следует перебраться куда-нибудь неподалеку. И там, в какой-нибудь гостинице, переждать. Ведь скоро все уже будет позади. По телефону он будет держать нас в курсе происходящего. Я спросил свою дрожащую подругу, устраивает ли ее такое. Как раз в этот момент Ева, которая стояла спиной к окну в гостиной, крикнула нам, чтобы мы непременно на это посмотрели. Мы поспешили к ней и через окно увидели, что по телевизору показывают фермерский двор, снятый сверху. Легко можно было узнать каждого из присутствующих: фермера с ружьем, нас, стоящих у окна, машины и даже удирающую от шума кошку в одежках. Генрих отвернулся от окна. Он возвестил: Нас показывают по телевизору, вот это да! Он ринулся в комнату и включил видеомагнитофон, чтобы записать передачу. Затем вернулся на площадку перед домом и воскликнул: Посмотрите туда, там полицейские! Мы посмотрели в том направлении, куда указывала его рука. Действительно, на расстоянии в 400 метров от нас появилась группа полицейских с собаками. Моя подруга закричала: Я говорю вам, он здесь! И бросилась бежать. Навстречу приближающимся полицейским. Ева хотела было последовать за ней. Но Генрих крикнул ей: Оставь ее, пусть бежит. Если ей будет спокойнее рядом с полицейскими, не надо ее удерживать. У нее нервы уже ни к черту. К слову сказать, его тоже раздражает, что из-за грохота вертолетов не разобрать, что там говорят по телевизору. Какое-то время мы просто стояли у окна. По телевизору мы наблюдали, как моя подруга подбегает к полицейским, которых в кадре становилось все больше. Ева сказала, что пойдет и принесет нам выпить. Раз никто, похоже, не собирается возвращаться в дом. Она скрылась в доме и вскоре выглянула из окна в кухне. Ева крикнула нам, чтобы мы обошли дом и посмотрели на другую сторону. Мы последовали ее призыву и не очень удивились, увидев на расстоянии метров двести еще несколько десятков полицейских. Они тоже шли прямо к участку Штубенраухов и фермера. Мы снова вернулись ко входу в дом и к окну, через которое был виден телевизор. Отряд полиции вместе с моей спутницей жизни приблизился к нам уже на 100 метров. В телевизоре показалась полицейская машина. Она ехала по дороге со включенной мигалкой. Во двор вышла Ева с подносом в руках, на котором стояли бутылки и стаканы. По радио передали, что жителям этой местности настоятельно рекомендуется укрыться в своих домах и запереть двери. И что это указание связано с поисками убийцы. С беспокойной улыбкой Ева спросила, надо ли и нам последовать этому указанию. Все-таки представители власти, которые должны нас защищать, уже здесь и притом в достаточном количестве. Генрих засмеялся: Нет, не надо, мы можем остаться. Он приветственно помахал рукой вертолету. Я увидел это по телевизору. И оглянулся. Уже можно было различить лица приближающихся полицейских. Моя подруга шла с ними. Она ни с кем не говорила и держалась с краю. На плечах у нее была наброшенная чья-то куртка, так как убегала она в одном топике. Она шла, уставившись под ноги. Какое-то время рядом с ней шла сотрудница полиции, которая озабоченно поглядывала на нее. Когда полицейские были уже в 25 метрах от нас, моя подруга остановилась. Генрих со смехом крикнул ей, что опасность миновала. Теперь она может вновь к нам присоединиться. Но ответа он не получил. С нашего места мы увидели и второе подразделение полицейских, которое приближалось к нам с другой стороны. Метрах в тридцати от нас группа остановилась. По телевизору было видно, что наш участок окружен со всех сторон. На экране снова показали полицейскую машину с включенной мигалкой. Что случилось? — крикнул фермер, обращая свой вопрос к обоим подразделениям жандармов. Нет ли с ними господина Шобера или господина Хаберфельнера? Один из полицейских крикнул ему в ответ, чтобы он немедленно положил оружие на землю. После некоторых пререканий фермер повиновался приказу. Эту сцену телевидение удостоило крупного плана. Во двор с завыванием сирены въехала полицейская машина. Сирена смолкла, однако мигалка продолжала работать. Из машины выскочили трое полицейских. Старший по званию, уперев руки в боки, окинул взором своих людей и нас. На экране я увидел, что и Генрих постоянно оборачивается к телевизору, по которому можно было следить за действиями этих троих полицейских. Старший офицер полиции сделал несколько шагов по двору. Было похоже, что он пристально рассматривает номерные знаки стоящих во дворе машин. Большим пальцем руки он указал на одну из них. И спросил, чья это машина. Генрих ответил, что она принадлежит нам, его гостям, то есть моей подруге и мне. По телевизору было видно, как он показывает на нас. Старший офицер вместе со своим коллегой подошел ко мне. Он сказал: Мы поймали его, это он. На экране телевизора я наблюдал, как стоявшая рядом, с подносом в руках, Ева отпрянула от меня на несколько шагов. Сзади страшно закричала моя подруга. В телевизоре я увидел, как блеснули наручники, и обернулся. Старший офицер полиции объявил, что я арестован. И что я обвиняюсь в убийстве двоих детей. Я этого не отрицаю.