ликнул Генрих, когда передача закончилась. Моя подруга только покачала головой. Зазвонил телефон. Генрих застонал от досады, вышел в прихожую и снял трубку. Привет, мама, — сказал он. Да, он уже об этом слышал, он только что смотрел передачу по телевизору. Генрих вернулся в гостиную, держа в руках телефон, за которым волочился длинный шнур. Он уселся на прежнее место и поставил телефон на стол. Моя подруга тихо спросила: Каково сейчас родителям, что они чувствуют? Она даже представить себе этого не может, да и не хочет. В комнату вошла Ева. Не обращая внимания на то, что Генрих говорит по телефону, она начала упрекать его, что ей теперь придется снова запихивать шнур за стеллаж. Пора ему наконец отвыкнуть от дурной привычки разговаривать по телефону в гостиной. Генрих отмахнулся от нее. Продолжая говорить в трубку, он свободной рукой взял пульт и стал переключать каналы. По шести каналам из двадцати пяти говорили о преступлении в Западной Штирии. Мы все прислушались, когда по частному немецкому каналу была анонсирована неожиданная новость: некто неизвестный передал телеканалу копию видеозаписи убийств, снятой преступником. После жарких споров, в редакции было принято решение все же показать в один из дней — в самое ближайшее время — фрагменты этой записи, чтобы мир смог составить представление о всей чудовищности содеянного. Генрих воскликнул: Они покажут видеозаписи! Они покажут видеозаписи, — прокричал он в трубку. Он назвал собеседнику на другом конце провода (видимо, по-прежнему, матери) телеканал, который будет транслировать это видео убийцы. Он собирался уже завершить разговор, но на том конце явно не намерены были класть трубку. Нет, — сказал Генрих, — мы не будем особенно отмечать Пасху, гости приехали провести с нами выходные дни, а не ради христианского праздника. Нет, он просто хочет, чтобы его оставили в покое, и уж совершенно точно не собирается идти на мессу, и когда же наконец разговоры об этом закончатся. Католическая церковь — это отвратительное сборище лицемеров, алчущих власти, растлителей малолетних, возглавляемое полоумным поляком, который мнит себя представителем того, кого на самом деле не существует. Возможно, как раз какой-нибудь одышливый тип в развевающейся рясе, принадлежащий к этой их компании, и гонялся за детьми по лесу. На этом Генрих коротко попрощался и положил трубку. Потом с досадой выругался. Ева взяла телефонный аппарат и отнесла его в прихожую. Она тоже включилась в обсуждение, смотреть ли нам видеозапись убийства. Ева, прислонившись к косяку двери, уговаривала Генриха избавить и нас, и себя от этого зрелища. Генрих сказал, что, наверное, Ева права. Но он все же не может отказаться, он должен посмотреть эту запись. Моя подруга сказала, что она с ним согласна. Я высказался примерно в том же духе. После того, как Ева минут десять приводила аргументы за и против, она все же решила, что тоже должна это посмотреть. Генрих не смог сдержать раздражения. Что она такое говорит. Он не позволит ей смотреть эту передачу. Могут быть серьезные последствия, ей кошмары будут сниться и т. п. Она возразила, что он сам виноват, со своими дурацкими сообщениями, описаниями и пересказами. Он втянул ее в этот кошмар. А теперь она хочет увидеть все своими глазами. С этими словами она вышла из комнаты. Генрих вскочил и пошел следом за ней. Некоторое время было слышно, как они переругиваются на кухне. Мы с моей подругой переглянулись. Я почувствовал, что проголодался, и отправился на кухню за чем-нибудь съедобным. При моем появлении хозяева перестали спорить. Ева длинным, сантиметров в тридцать, кухонным ножом отрезала толстый ломоть хлеба. Спросила, хватит ли одного куска? Я утвердительно кивнул. Она открыла холодильник и спросила, с чем сделать бутерброд. Левой рукой она достала батон салями и показала мне колбасу. Переложив колбасу в другую руку, левой рукой она вытащила кусок эмментальского сыра и вопросительно взглянула на меня. Затем положила салями обратно в холодильник, а сыр переложила в правую руку. Левой рукой вынула из холодильника упаковку свежего масла, изготовленного (судя по этикетке) в экохозяйстве. Перекладывая продукты из одной руки в другую, из холодильника и обратно в холодильник, она предлагала мне выбрать, с чем сделать бутерброд. Я выбрал бутерброд с мягким сыром. Ни с того ни с сего Ева вдруг стала извиняться передо мной. Из-за всего этого кошмара у нее начали сдавать нервы. Ей очень жаль, если ее нервозность отражается на общем настроении. Она постарается держать себя в руках, чтобы подобное не повторилось. Мы вернулись в гостиную. Там моя подруга с Генрихом говорили о том, что из-за произошедшего убийства в Западную Штирию приехали и еще приедут репортеры со всего мира. Это может способствовать развитию туризма в регионе, — сказал Генрих. В этой связи он вспомнил об ужасном преступлении некоего Дамера, которого он назвал редкостным чудовищем. Тем не менее, насколько он помнит, поимка Дамера и его арест не вызвали такого уж большого внимания у масс-медиа. Моя подруга возразила, что в США это обычное дело, когда людей калечат, грабят и убивают. Поэтому даже те преступники, которые выходят за пределы привычного для общества уровня жестокости, не вызывают там особого интереса. Но здесь, в цивилизованной центральноевропейской стране, любое убийство привлекает к себе пристальное внимание. А убийство, подобное тому, что произошло вчера тут, в Западной Штирии, — тем более. Ева присоединилась к ее мнению. Она извинилась и перед моей подругой. Та отмахнулась, высказав убеждение, что нельзя-де так остро воспринимать все беды и несчастья мира, поскольку это наносит вред собственной нервной системе. Штубенраухи спросили нас, чего бы нам, их гостям, хотелось на ужин. Моя подруга сказала, что более чем сыта пасхальным полдником. Она изобразила руками, будто несет перед собой воображаемый шар. Я тоже попросил их особо не хлопотать. Ева сказала, что приготовит что-нибудь особенное. Генрих и моя подруга стали убеждать ее, что не стоит тратить время и силы на приготовление ужина. Лучше заняться чем-нибудь более приятным (играть, общаться друг с другом и т. п.). После того как судьба ужина была решена (спагетти по-болонски), все мы, включая Еву, уставились в телевизор. В телетексте австрийского телевидения сообщалось, что немецкий частный канал собирается показать фрагменты видеосъемки убийцы. Генрих заявил, что на его памяти австрийское государственное телевидение впервые делает рекламу частному телеканалу. Далее в телетексте говорилось, что венский архиепископ выступил с заявлением по этому поводу. Он обратился к немецкому каналу с призывом отказаться от трансляции видеозаписи, поскольку она не только оскорбит память погибших детей и их человеческое достоинство, но и повлечет за собой различные непредвиденные последствия. Обращаясь к демонстрантам в Западной Штирии, число которых, согласно сообщениям СМИ, постоянно увеличивалось, он просит их отказаться от индивидуального насилия и вместе с ним объединиться со всей Австрией, даже со всем миром в общей молитве о жертвах и их родителях. Папа лично выразил родителям погибших детей глубокие соболезнования и заверил, что молится за них. Да уж, то-то они обрадуются, — заметил Генрих. Сообщалось о возможности причислить детей к лику блаженных еще при Папе Иоанне Павле II. Этого требуют представители духовенства — предложение, против которого выступил известный теолог. Прошло еще не так много времени со дня смерти жертв трагедии. «Реакция со стороны политических партий. Народная партия заявила о черном дне для Австрии. Либеральная партия выразила убеждение в том, что нынешнее правосудие, благосклонное к преступникам, провоцирует подобные злодеяния. Партия намерена инициировать народный референдум о введении смертной казни. Социал-демократы требуют скорейшего расследования убийства. Партия зеленых утверждает, что после случившегося можно констатировать полный провал правящих партий в вопросах профилактики преступлений и социального обеспечения. Господин федеральный канцлер заявляет: зло существует. Господин федеральный канцлер говорит, что зло существует и что обязанность государства — защищать своих граждан». Генрих воскликнул: Ну да, конечно, ты-то уж защитишь! Читать телетекст вчетвером оказалось неудобно. Поскольку моя подруга читала медленнее остальных, она не раз заставляла Генриха вернуться на страницу, которую еще не успела дочитать. После того, как все статьи в телетексте австрийского канала ОРФ, касающиеся убийства, были прочитаны, Генрих стал перебирать другие каналы. По одному из них в прямом включении показали толпу демонстрантов, протестующих перед зданием студии частного немецкого телеканала, который через час обещал показать видеозаписи убийцы. Генрих произнес «ага!» и включил этот самый частный канал. Там о демонстрантах перед студией ничего не сообщалось. Генрих вернулся к предыдущей передаче. Дикторша в этот момент говорила: «Сотни полицейских направлены, чтобы обеспечить охрану студийного комплекса и сотрудников телеканала. Все больше демонстрантов с плакатами собирается возле студии. Нет уверенности в том, что все ограничится этим бурным, но ненасильственным выражением общественного мнения». Представитель пресс-службы полиции назвал сит