Моя жена. Ты не спрашивал о ней, но я хорошо знаю тебя, мой друг. Так вот я тебе скажу, что Пейшенс была взбешена, обижена, подавлена, в истерике и еще в сотне различных настроений. Она ругается на то, что я изменял ей до того, как мы встретились, а в следующее мгновение прощает меня и винит себя, что не принесла мне наследника, то и дело повторяя, что «несомненно, это все из-за меня». Так или иначе, мы выдержим это.
Я ценю то, что ты взял на себя управление моими обязанностями. Брат рассказал мне достаточно о твоем ответственном характере, и я сочувствую и глубоко благодарен вам обоим. На кого еще я мог рассчитывать в это время, как не на самых близких?
Надеюсь, ты понимаешь, почему я по-прежнему осторожен в этом отношении. Погладь от меня Виксен, обними ее и дай большую кость. Уверен, ее бдительности я обязан не меньше, чем твоей.
Жена просит спуститься в гостиную. Я должен заканчивать. Мой брат может рассказать обо мне, если вы случайно встретитесь.
Свежий снег высоко засыпал голые черные ветки берез, растущих вдоль подъездной аллеи. Белое блестело на черном, как зимний костюм шута. Снег падал легкими пышными хлопьями, добавляя чистый слой блестящей белизны на утоптанный двор. Он смягчал жесткие выступы свежих отпечатков колес на аллее, стирал следы возни детей в сугробах и сглаживал изъезженные тропинки, оставляя только намеки на их присутствие.
Пока я смотрел, прибыла еще одна карета, запряженная серыми в яблоках лошадьми. Плечи кучера в красном плаще были усыпаны снегом. Паж, одетый в зеленое и желтое, бросился с крыльца, чтобы открыть дверь и приветствовать гостей. Оттуда, где я стоял, я не мог разглядеть их, но по одеждам понял, что это торговцы, а не дворяне одного из соседних поместий. Когда они скрылись, а их кучер повел карету в конюшни, я посмотрел на небо. Определенно, это надолго. Я подозревал, что снег будет идти всю ночь. Самое то.
Когда Молли вошла в спальню, я опустил штору и повернулся к ней.
— Фитц! Ты еще не готов?
Я оглядел себя.
— Мне казалось, что готов…
Моя жена щелкнула языком.
— О, Фитц. Это Зимний праздник. Залы украшены зеленью, Пейшенс приготовила торжество, которое, вероятно, продлится дня три. Уже готовятся три приглашенные группы менестрелей, и прибыла половина гостей. Ты должен быть там, приветствовать их у дверей. А ты даже не одет.
Я хотел спросить ее, что не так с моим нарядом, но она уже ворошила груду одежды, расправляя и отбрасывая вещи в сторону. Я ждал.
— Вот, — сказала она, вытаскивая белую льняную рубашку с кружевами по низу рукавов. — И вот этот жакет сверху. Всем известно, что носить зеленое на Зимнем празднике — к удаче. К твоей серебряной цепочке очень подходят эти пуговицы. И брюки. Они давно вышли из моды и немного старят, но по крайней мере, не такие вытянутые, как те, что сейчас на тебе. Я знаю, лучше не просить тебя надеть новые брюки.
— Так я и есть старик. В сорок семь лет, полагаю, я имею право одеваться так, как мне заблагорассудится.
Она насмешливо нахмурилась и положила руки на бедра.
— Ты называешь меня старухой, любезный? Ибо я, как мне помнится, на три года старше тебя.
— Конечно, нет! — торопливо поправился я. Но не смог удержаться и проворчал: — Но я понятия не имею, почему все хотят одеваться как джамелийская знать. Ткань на этих брюках настолько тонкая, что порвется о малейшую колючку, а…
Она посмотрела на меня и сердито фыркнула.
— Да, я сто раз слышала это от тебя. Давай забудем, что сейчас в Ивовом лесу колючек очень мало, ага? Итак. Возьми эти чистые брюки. Те, что на тебе — это безобразие; кажется, ты надевал их вчера, когда возился с лошадью с трещиной на копыте? И надень домашнюю обувь, а не эти изношенные ботинки. Кое-кто надеется на танец с тобой, знаешь ли.
Она выпрямилась. Уступая неизбежности, я уже начал переодеваться. Когда я высунул голову из ворота рубашки, наши глаза встретились. Она дружелюбно улыбалась, и, рассматривая ее корону из остролиста, волны кружев на блузке и украшенное цветной вышивкой платье, я улыбнулся ей в ответ. Ее улыбка стала еще шире, но она шагнула назад.
— Пора, Фитц. Внизу нас ждут гости.
— Они ждали так долго, что могут подождать и еще немного. Наша дочь позаботится о них.
Я сделал шаг. Она отступила к двери и взялась за ручку, покачав головой так, что ее черные локоны затанцевали на лбу и плечах. Она опустила голову, посмотрела на меня сквозь ресницы, и вдруг снова показалась мне девочкой. Девочкой из бурного города Баккип, девочкой, бегущей по песчаному пляжу. А она помнит? Может быть. Она прикусила нижнюю губу, и стало заметно, как слабеет ее решимость. Но все-таки она сказала: