- Иногда желание получить то, что ты не можешь иметь может привести к помутнению рассудка, - сказал я хриплым голосом, поскольку считал, что должен был произнести эти жуткие слова вслух.
Она слегка вздохнула, улыбаясь.
- Любовь к тебе должна была помутить мой рассудок давным давно. Но этого не случилось. Поэтому можешь продолжать оставаться упрямым ровно столько, сколько пожелаешь. Ты даже можешь считать меня сумасшедшей. Но правда заключается в том, что у меня будет твой ребенок, Фитц. До того, как закончится зима в этом доме появится ребенок. Поэтому будет лучше всего, если ты дашь задание слугам спустить с чердака колыбельку. Я хочу успеть подготовить его комнату прежде, чем вырастет живот и я стану неповоротливой.
И вот Молли осталась в моем доме и в моей постели и все же она покинула меня, вступила на путь, по которому я не смогу за ней последовать.
На следующий же день, она сообщила о своем состоянии нескольким служанкам. Распорядилась, чтобы Воробьиные покои переделали в гостиную для нее и детскую, для ее воображаемого ребенка. Я не перечил ей, но видел лица женщин, когда те выходили из комнаты. Позже я видел двоих из них: головы склонены друг к другу, языки мелют во всю. Но когда они отвлеклись и увидели меня, то прекратили разговор и пряча глаза, искренне пожелали хорошего дня.
Молли настаивала на своем заблуждении с энергией, которая как я думал, давно оставила ее. Она шила маленькие рубашки и крохотные чепчики. Она верховодила уборкой в Воробьиных покоях от начала и до конца. Камин был свежевыметен, а для окон заказаны новые портьеры. Она настаивала на том, чтобы я при помощи Скилла передал новости Неттл и попросил ее провести темные зимние месяцы с нами, помочь нам принять нашего ребенка.
И Неттл приехала, даже не смотря на то, что в наших Скилл-беседах мы согласились, что Молли обманывалась в своих ожиданиях. Она провела с нами Зимний праздник и оставалась до тех пор, пока снег не начал таять и не показались дорожки. Ребенок так и не родился. Я думал, что Молли признает свое заблуждение, но она твердо настаивала на том, что ошиблась в сроках беременности.
Весна была в самом разгаре. По вечерам, которые мы проводили вместе, она иногда бросала свое рукоделие с криком:
- Вот! Вот, он шевелится, подойди, потрогай!
Но каждый раз, когда я послушно прижимал руку к ее животу, я не чувствовал ничего.
- Он замер, - настаивала она, а я серьезно кивал. Что еще я мог сделать?
- Его принесет лето, - уверяла она нас обоих, а маленькая одежда, которую она вязала крючком стала не теплой, шерстяной, а легкой. Когда жаркие летние дни наполнились стрекотом кузнечиков, в сундуках, в которых она хранила одежду для несуществующего ребенка появился новый слой.
Осень вступила в свои права с блеском великолепия. Ивовый лес как обычно был красив осенью, украшенный красной россыпью листьев ольхи, золотыми, как монетки, березовыми листочками и тонкими закрученными листиками ивы,которые опадали с деревьев и ветер рассыпал их по бережно обработанной земле. Мы больше не выезжали вместе верхом, так как Молли настаивала на том, что в противном случае может потерять ребенка, но все же мы ходили гулять. Я собирал с ней орехи гикори и слушал о ее планах переставить ширмы в детскую, чтобы создать отдельное пространство для кроватки. Дни шли и течение реки, петляющей по долине, стало стремительным от дождей. Выпал снег и Молли снова принялась вязать теплые вещи для нашего призрачного ребенка, абсолютно уверенная в том, что теперь это будет зимний ребенок и ему потребуются мягкие одеялки, шерстяные пинетки и шапочки. И подобно тому, как река спряталась подо льдом, так и я стремился скрыть от Молли свое нарастающее отчаяние.
Но я уверен, она знала об этом.
У нее было мужество. Она плыла против течения сомнений, которое создавали окружающие люди. Она знала о слухах, которые ходили среди слуг. Они считали ее глупой или выжившей из ума и удивлялись как такая здравомыслящая женщина, которой она всегда была могла так глупо организовать детскую для воображаемого ребенка. Она сохраняла достоинство и проявляла сдержанность в их присутствии и таким образом вынуждала их относиться к ней с уважением. Но все же, она отдалилась от них. Раньше она общалась с местной знатью. Теперь же она не планировала обедов и не ездила на рынок на развилке. Она никого не просила вязать или шить для своего ребенка.
Ее воображаемый ребенок поглотил ее. Она мало времени уделяла мне или прочим вещам, которые раньше ее интересовали. Она проводила вечера, а иногда и ночи в детской комнате. Мне не хватало ее в нашей постели, но я не настаивал на том, чтобы она забиралась по лестнице наверх, чтобы присоединиться ко мне. Иногда, вечерами, я приходил в ее уютную комнату и приносил с собой переводы, над которыми работал. Она всегда с радостью принимала меня. Тавия приносила нам поднос с чашками и травами, ставила на огонь котелок с водой и оставляла нас с нашими занятиями. Молли сидела в креслах, обложенная подушками, положив отекшие ноги на маленький пуфик.