И так далее. Слова лились потоком, как будто Молли месяцами ждала возможности открыто поговорить о ее надеждах о будущем ребенке. Неттл смотрела на свою мать улыбалась и кивала. Они сидели на тахте, вытаскивали одежку из сундука и рассматривали ее, раскладывая перед собой. Я стоял и наблюдал за ними. Я подумал, что на какое-то мгновение Неттл захватили мечты ее матери; или, возможно, они разделяли общее страстное желание - Молли хотела ребенка, которым уже давно не могла забеременеть, а Неттл - ребенка, которого ей запрещали рожать. Я увидел как Неттл берет маленькое платьице и кладет поперек груди, когда она воскликнула:
- Какое крошечное! Я уже забыла какими бывают малыши, столько лет прошло с рождения Харта!
- Ох, Харт был почти самым большим моим ребенком. Крупнее него был только Джаст. Из одежды, которую я сшила для Харта он вырос в течение нескольких месяцев.
- Я помню это! - воскликнула Неттл. - Его маленькие ножки торчали из под штанишек и мы накрывали их одеялом, а уже через мгновение он скидывал его с себя.
Меня охватила чистейшая зависть. Они ушли, они обе ушли воспоминаниями в те времена, когда я не существовал в их жизнях, в уютный шумный дом, наполненный детьми. Я не завидовал годам, которые Молли прожила в браке с Барричем. Он был для нее подходящим мужчиной. Но смотреть на то, как они вспоминают о том опыте, которого у меня никогда не будет, было все равно что чувствовать, как во мне медленно поворачивается нож. Я пристально смотрел на них, я снова был аутсайдером. А затем, словно поднялся занавес или приоткрылась дверь и я осознал, что я сам исключил себя из общения. Я пересек комнату и сел рядом с ними. Молли подняла с груди крошечные пинетки. Она улыбнулась и протянула их мне. Без единого слова я взял их. Моя ладонь была велика для них. Я постарался представить себе крошечную ножку, для которой предназначались эти пинетки и не смог.
Я взглянул на Молли. Линии залегли в уголках ее глаз и очертили линию рта. Пухлые розовые губы потеряли цвет и превратились в бледно-розовую линию. Внезапно, я увидел в ней не Молли, а женщину, которой немногим за пятьдесят. Пышные черные волосы истончились и в них появилась седина, но она смотрела, слегка склонив голову на бок с такой надеждой и любовью! И я увидел в ее глазах нечто, чего там не было еще десять лет назад. Уверенность в моей любви. Настороженность, которая присутствовала в наших отношениях пропала, истлела за последнее десятилетие, которое мы провели вместе. Теперь она знала, что я люблю ее, и что она для меня всегда будет на первом месте. Наконец-то я завоевал ее доверие.
Я посмотрел на маленькие ботиночки в моей руке, надел их на пальцы, поставил на ладонь и сделал несколько шажков. Она протянула руку, остановила мои пальцы и стащила с них ботиночки.
- Уже скоро, - сказала она и прислонилась ко мне. Неттл посмотрела на меня и в ее глазах светилась такая благодарность, что я почувствовал, что внезапно выиграл сражение, о ходе которого даже не подозревал.
Я откашлялся и умудрился подавить хрипоту в голосе.
- Я хочу чашку горячего чая, - сказал я им и Молли села, восклицая:
- Вы знаете, это как раз то, чего я тоже хочу!
И несмотря на нашу усталость от дороги, вторая половина дня была приятной. Гораздо позже в тот вечер нам подали ужин, который отвечал всем стандартам кухарки Натмег и графин бренди, который превзошел мои ожидания. Потом мы отправились в кабинет, где Неттл отказалась проверить бухгалтерские книги, сказав, что она уверена, что все в порядке. Неттл настаивала на том, что утром должна уехать. Молли пыталась убедить ее остаться, но бесполезно. Я почти задремал в своем кресле у огня, когда Неттл тихо заговорила.
- Видеть все это гораздо хуже, чем слышать об этом, - она тяжело вздохнула. - Ее безумие реально. Мы теряем ее.
Я открыл глаза. Моли покинула нас, сказав, что ей вдруг захотелось бледного острого сыра и она хочет проверить остался ли еще он в кладовой. Она свалила это внезапное желание на свою беременность и, в свойственной ей одной манере, отказалась воспользоваться колокольчиком, чтобы вызвать слугу в такой поздний час. Слуги любили ее просто потому, что она не озадачивала их такими легкомысленным поручениями.
Я взглянул туда, где сидела Молли. Отпечаток ее тела все еще сохранялся на подушках и ее запах все еще витал в воздухе. Я мягко проговорил: - Она постепенно ускользает от меня. Сегодня было еще не так плохо. Бывают дни, когда она так сосредоточена на ребенке, что ни о чем другом не говорит.
- Для нее он такой реальный, - сказала Неттл, ее слова выражали нечто среднее между тоской и ужасом.
- Я знаю. Это тяжело. Я пытался говорить с ней, но это невозможно, - я чувствовал, что поступаю жестоко. Но сегодня я подыгрывал ей.....это еще более жестоко. Как будто бы я смирился, - я смотрел на угасающий огонь.