Дэниел не приедет за мной.
Я отхожу от окна и беру нож со стола, построив план того, что буду пытать его, чтобы узнать, как выйти из заминированного дома. Резко замираю, заметив небольшую дверь, заставленную синей тумбочкой, по которой сползает устаревшая краска.
Кладу нож на столешницу и хватаюсь за тумбочку, отодвигая её в сторону. Дверь не заперта, и все, что я вижу за ней, это лестница вниз и холод, идущий оттуда. Он будто… могильный.
Оборачиваюсь по сторонам, пытаясь найти какой-нибудь фонарик или, может, свечу, но не нахожу ничего стоящего, поэтому ступаю во мрак ни с чем.
Лестница бетонная и узкая. Немного кривая и в некоторых местах отбитая. Чем дальше я спускаюсь, тем холоднее мне становится. Я обхватываю себя руками, когда ступаю обеими ногами на бетонный пол. Здесь темно, поэтому я пытаюсь найти хоть какой-то выключатель. Сталкиваюсь с чем-то о колено и хмурюсь от боли. Наклоняюсь, чтобы проверить, все ли в порядке и нахожу выключатель. Свет медленно, но уверенно заполняет небольшое пространство вокруг меня.
Я чувствую дрожь по всему телу и нуждаюсь в том, чтобы прямо сейчас уйти отсюда, но что-то останавливает меня. Стена, увешанная фотографиями девушек с перерезанным горлом, сняты скальпом, отрезанным рукам. Я приближаюсь к ней с каждым шагом и прикрываю рот ладонью чтобы не стошнить прямо здесь.
Вытягиваю руку вперед и замечаю, как она дрожит, когда касаюсь фотографии, на которой я сама.
Это тот темный переулок. Из моей головы течет кровь, и я без сознания.
На этом коллаж заканчивается.
Я отхожу от стены, намеренная подняться вверх и как можно быстрее найти выход отсюда.
Поворачиваюсь к лестнице и замираю.
— Далеко собралась? — спрашивает хриплый голос, смотря на меня покрасневшими темными глазами.
Прежде чем сделать какое-либо движение, я смотрю на его посиневшие руки, которыми он был привязан к батарее и куски ткани, которые все еще пережимают ему кисти.
— Как это мило, что ты сама пришла сюда. Мне даже не пришлось тебя приглашать, — улыбается Гослинг, с каждым шагом приближаясь ко мне. — Я думал подождать с этим некоторое время, но ты так настойчива сегодня.
Я замечаю цепь в его левой руке. Он тянет её по полу вслед за собой, направляясь прямо на меня. Медленно, как хищник.
— А мы ведь могли жить долго и счастливо, Алексис, — качает он головой.
Я хочу плюнуть ему в лицо. Хочу сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то у меня в горле.
— Ты и я. У нас были бы дети.
— Лучше умереть, чем иметь хоть какой-то интимный физический контакт с тобой, — выплевываю я, столкнувшись спиной со стеной.
— Ну что ж, — пожимает он плечами, — Ты сделала свой выбор.
Его левая рука возносится в воздух и первое что я чувствую это боль, пронзившая мое тело.
Тяжелый метал прошелся по всей моей правой стороне от чего я упала на землю, чувствуя, как слезы скатываются по моим щекам. Я гляжу на свою трясущуюся руку, по которой он ударил цепью и замечаю, что она вся в крови.
Цепью, которой он меня ударил состоит не просто из железа. Она обмотана колючей проволокой, от удара которой я вполне могу лишиться собственной жизни.
— Я бы был не против запечатлеть этот процесс, но боюсь, что не хочу терять времени зря, — шепчет он, подходя ко мне. — Лучше буду просто наслаждаться этим моментом.
Я перестаю слышать его лова, потому что все мое внимание сосредоточено на большом количестве крови, которая вытекает из моей руки.
Мне нужно сделать жгут…
Но из чего мне его сделать? Да и есть ли в этом смысл?
Воздух вокруг почему-то становится тяжелым. В затылок сильно давит, а в глазах темнеет.
Может, потерять сознание и умереть, не самая худшая смерть?
— Не самая худшая смерть, — шепчу я, наблюдая за тем, как он делает из цепи веревку для повешенья, — не самая худшая…
Я уже вижу, как под натиском моего тела колючая проволока впивается в мою шею и когда я умираю в диких болях, вес моего тела побеждает и падает на пол, а голова остается в петле.
Он подходит ко мне и хватает меня за волосы, пытаясь поднять на ноги. Боль в голове уже не сравнится с болью в моей руке. Но, как оказывается не только в руке, он задел и ногу по которой так же стекает кровь.
— Что скажешь на прощанье? — улыбаясь, спрашивает он.
— Гори в аду, — выплевываю я, чувствуя солоноватый привкус крови у себя во рту.
— Детка, я и так в нем, и как видишь, я в выигрыше, — широко улыбается он, оскалив зубы.
Сильный и резкий взрыв по левой стороне от нас отбрасывает меня в сторону, усыпая фотографиями со стены и все, что я слышу в первые секунды, это звон. Он заполняет все пространство вокруг меня. Он заполняет меня саму. Я пытаюсь открыть глаза, но когда делаю это, то в них попадает что-то сыпучее. Слезы снова текут из моих глаз, и я пытаюсь приподняться чтобы понять, что произошло.
Откидываю доску в сторону, которая укрыла всю мою левую сторону, а затем смотрю в сторону лестницы, где из проема исходит еще больший свет, чем прежде.
— Алексис? — слышу я.
Слишком тихо. Это похоже на шепот.
— Алексис? — снова этот голос. Он не шепчет, он выкрикивает мое имя.
Я не могу ответить, потому что весь мой рот заполнен песком, который я пытаюсь тихо выкашлять.
— Алексис? — снова зовут меня, но уже слишком близко.
Я оборачиваю голову влево и замечаю Гослинг, а, прижатого шкафом к земле. Но это не Гослинг, это Том.
Он пытается повернуть голову на звук чужого мужского голоса, когда он звучит снова и замечает железную веревку для повешенья. В его глазах пробегает страх, а по щекам скатываются слезы.
Шаги над нами заполняют тишину, и я пытаюсь выкарабкаться из-под груза, который свалился на меня во время взрыва. Пытаюсь встать на ногу, но боль не дает мне этого сделать, поэтому я громко стону.
Шаги замирают.
— Алексис? — снова зовут меня.
Я падаю на землю, хмурясь от боли и смотрю в наполненные слезами глаза.
— Можешь мне кое-что пообещать? — спрашивает он, тяжело сглатывая песок, который так же наполняет его рот.