Был один из тех дней, которые всегда навевают на меня тоску, – ветреный, серый и тоскливый. Я с самого утра был в плохом настроении. Все в моей жизни полетело кувырком. Я подумал: Не могу я сидеть в этом жутком старом доме больше ни минуты. Мне надо выйти. Я устал и был сердит. Изнасилование и убийство были последним, о чем я мог подумать.
Слоняться без дела для меня было нелегко. Я привык работать. Вся моя семья была такой – работа, работа и снова работа. Но у меня накопилось слишком много штрафов, чтобы вернуться на работу дальнобойщиком, по крайней мере в ближайшее время. Я получал пособие по безработице и половину отправлял бывшей жене. Что означало, по сути, безденежье. И скуку.
Рождество меня совсем разорило. Я продал последние пожитки, чтобы купить подарки моим детям. Уступил мой восемнадцатискоростной «Твин Вояджер» за триста пятьдесят баксов – половину настоящей цены. Продал графитовую удочку, «Гарсия 5000», и с ней поплавки, леску, наживки, которые собирал с тех пор, как был ребенком. Все продал, чтобы подсобрать деньжат к Рождеству.
Я жил в маленьком домике на ранчо моей девушки в Портленде, близ шоссе 84. Бросил жену и детей ради этой Пегги Джонс (псевдоним), а теперь она, мелкая сучка, снова вышла на трассу и уехала с другим дальнобойщиком. Пять дней спустя после Рождества отправилась на стоянку грузовиков и начала крутить там хвостом. Домой в ту ночь не вернулась и не позвонила – ничего нового, такова Пег.
Сразу после Нового года телефон зазвонил и оператор сказала: «Звонок за счет вызываемого абонента, Киту Джесперсону». Это была Пегги: она, мол, в Ноксвилле с новым приятелем. И велит мне убираться вон из ее дома. «Съезжай! А если останешься, будь добр платить мне аренду». Она велела выслать ей деньги, обозвала говнюком и бросила трубку.
Мне ужасно захотелось кого-нибудь ударить, хотя вообще мне это не свойственно. Я присел на крыльцо и тут увидел бродячую кошку. Я заманил ее в дом и загнал в угол, откуда она не могла выбраться. Потом я ее задушил. Терпеть не могу кошек – тут я в отца. Я убивал их еще с пяти или шести лет. Какое-то время это даже было моей работой. Убить кошку для меня – раз плюнуть. Зато помогло сбросить напряжение.
С людьми я никогда не был жестоким, но и тряпкой меня было не назвать. Спустя несколько дней после того, как Пег сбежала с другим дальнобойщиком, я пошел на рынок Альбертсон подработать – грузил там тридцатикилограммовые мешки. Восемь парней, постоянных грузчиков, погнались за мной с клюшками и бейсбольными битами. Я схватил первого и сломал ему руку его же битой. Второму перебил ногу. Они бросились бежать, как олени в лесу. Когда твой рост два метра, ты весишь сто десять килограммов и неплохо боксируешь, ты сам по себе – смертельное оружие.
Пегги всегда хотела, чтобы я изображал строгого папашу с ее детьми. Я отказывался. Она лупила их, но я ни одного ребенка ни разу пальцем не тронул, и ни одну женщину тоже. Я никогда не бил своих детей, никогда не поднимал руки на бывшую жену или других женщин. Однажды я так разозлился на жену, что пробил кулаком дверь, но на нее даже не замахнулся.
Без моей девушки мне было одиноко, и я мечтал, чтобы она вернулась. Она доставляла уйму проблем, но у нас был отличный секс. Без нее мое общение сводилось к походам за кофе и болтовней с другими водителями на стоянках грузовиков в окрестностях Портленда. В остальное время я смотрел телевизор, гулял без всякой цели или играл в барах в бильярд. Обычно я задерживался там допоздна, лишь бы не уходить домой. Мне не нравился жуткий домишко Пег, и я пользовался любым предлогом, чтобы подольше в него не возвращаться.
В середине января она снова позвонила и сказала, что приняла твердое решение остаться с новым парнем, а между нею и мной все кончено. Я одновременно рассердился и расстроился. Теперь моей единственной компанией были призраки, обитавшие у Пег в доме. У них в семье говорили, что это двое парней, которые повесились там то ли пятьдесят, то ли шестьдесят лет назад. Клянусь, я чувствовал, как они витают в воздухе. Так вот идешь по коридору, и по тебе проскальзывает что-то – а ты не видишь. По ночам они кружились надо мной и Пегги в кровати. Тени на стенах появлялись откуда ни возьмись, а потом пропадали. Иногда призраки стонали, и выли, и стучали в стены. Мы привыкли не обращать на них внимания. А что еще делать?
В то отвратное утро 21 января 1990 года я вышел из дому всего с парой баксов, чтобы не потратить лишнего. Как обычно, я просто убивал время и подумать не мог, что кончу убийством человека.