Она впервые встретила Петра в коридоре, но была еще слаба… А увидев дорожную сумку, совсем расстроилась.
— Уже уезжаешь? Так быстро?
— Да, еду обеденным, пора. А чего ты загрустила? Мы еще встретимся. — Обнял, приласкал, такую покорную, слабенькую и доверчивую. Вспомнил слова матери — не обижай, она этого не заслуживает. Да разве можно обидеть такую беспомощную птаху?
Но вот любит ли он ее? Почему больше думает не о ней, а о мести Козлобаеву и его дружкам? А сама Алена? Как быть с ней дальше? Но возможно, месть и есть выражение его любви к ней? Если бы не любил — не стал бы рисковать…
— Ты уже ходишь, не рановато?
— Да нет, врач сказал, что понемножку можно, даже полезно. Когда встретимся?
— Как мама говорит: на днях или раньше.
— Шутишь, а я серьезно. У тебя теперь машина, можешь приехать на выходные.
— Приеду, не волнуйся. — Подумал, что мать с Аленой словно сговорились. И как теперь выкручиваться с этой машиной?
— Знаешь, — сказала Алена, глядя Петру в глаза, — о нас тут такое говорят.
— Интересно, какое?
— Будто у нас с тобой необыкновенная любовь! Как считаешь, хорошо это или нет?
— Что хорошо?
— Ну вот, ты думаешь совсем о другом.
— Не обижайся. В любовь, в нашу с тобой любовь, я верю. Ну подумай сама: приехал бы, если бы не любил? И потом, мне с тобой хорошо. А тебе?
— Хорошо и… Спокойно. Но и почему-то грустно. Ты уезжаешь, а я этого не хочу. Обними меня, только не сильно.
— Я уезжаю, чтобы снова вернуться. У нас же с тобой грандиозные планы. Поступим учиться, будем вместе и все станет, как в доброй сказке.
— Я знаю, но все равно грустно. Сидит что-то такое тяжелое в сердце, сама не пойму. Прости…
При расставании Алена заплакала. Ну совсем как маленькая, расстроился Петр. Однако время поджимало, а у него еще столько дел. На улице оглянулся. Алена стояла у окна и махала ему рукой.
XVIII
Приехав в Каменогорск, Красавин первым делом побывал в автомастерских. И не из-за того, чтобы узнать, как там идут дела и забрать заработанные подчиненными деньги, хотя и деньги нужны позарез. Но главное не в этом: на завтра ему нужна машина, не на своих же двоих гоняться за Мишкой по Каменогорску. В первой мастерской сорвалось. У напарника машина оказалась не на ходу. Но во второй вопрос решился, и, поработав какое-то время, Петр уехал к сестре.
Племянник Миша увидел его раньше всех. Громко, чтобы в доме услышали, закричал:
— Дядя на машине приехал! Дядя приехал!
Из дома вышла сестра. Встретила так, будто он из Чечни вернулся. Заплакала, что с ней бывало редко. Вытирая слезы, призналась, что боялась, как бы он чего сгоряча не натворил. Но, слава Богу, пронесло.
Посмотрев на машину, с потаенной грустью и надеждой спросила:
— Чья?
— Напарника. Попросил, чтобы завтра кое-куда проскочить.
— Я так и подумала…
Пока Петр ел, сваты сидели рядом, и племянник крутился тут же. Он уже попробовал привезенное из Полянска вишневое варенье и остался доволен. Петр передал привет от матери и рассказал про Алену.
— Ну и жизнь пошла! — возмущался сухонький, бородка клинышком, сват. — Одни голодные, а другие жируют и на свою… — посмотрел на женщин, — эту самую… приключений ищут!
Кивнул на телевизор:
— А чего еще ждать? День и ночь срамоту крутят. Как после этого жирным не беситься? — Его жена со скорбным лицом согласно кивала головой.
Да, сват был явно настроен поговорить, но у Петра встреча с Парамошкиным и откладывать ее нельзя. Сестра попросила долго не задерживаться: у нее появились новости, причем неплохие. Загадочно повела глазами, давая брату понять, что еще не все потеряно.
Красавин спешил: встречи с Парамошкиным были только по понедельникам, в условленном месте и в пределах одного часа. Опаздывать не хотелось, тогда придется ждать следующего понедельника.
В этот раз Парамошкин ждать себя не заставил. Движение транспорта было небольшим, так что иномарку учителя Красавин заметил еще издали. Выйдя на дорогу, махнул рукой. Чуть проехав, машина остановилась, Парамошкин вышел и пересел на заднее сидение, а Красавин сел с ним рядом. Ничего особенного в этих встречах не было, и Красавин каждый раз задавал себе один и тот же вопрос: к чему эта конспирация? Почему нельзя встречаться открыто, по-человечески? Кстати, о чем-то ведь можно говорить и по телефону.
Парамошкин обнял Петра, похлопал по спине, поблагодарил за точность. Потом озабоченно спросил:
— Ну как там? Я весь внимание.
Красавин рассказал о поездке, что Алена и мать были рады, да это и понятно. Не умолчал, что был у следователя и какая там состоялась беседа. Как бы похвастался, что кроме больницы никуда больше не ходил. О том, что вечерами караулил Мишку, говорить не стал. Парамошкину не за чем знать о подслушанном у дома Козлобаева разговоре. Красавин уже принял твердое решение и теперь от него не отступит.
— Побывал, помог — самому небось спокойнее стало, — сказал Парамошкин.
— Благодаря вам.
— Брось, это мелочь. Если откровенно, то я боялся, что дров наломаешь. А необдуманные поступки к хорошему, как правило, не приводят. В прошлый раз ты горячился, разве нет?
— Да, — согласился Петр, — было. Но вам-то чего переживать? И опять эта таинственность! Этого нельзя, не положено. Встречаемся, как шпионы. Может, я чего не понимаю, так объясните, Григорий Иванович.
Парамошкин такого вопроса явно не ожидал: снял с плеча Петра руку и даже чуть-чуть отодвинулся. И заговорил с обидой.
— Мы с тобой, Петя, давно друг друга знаем. У меня таких близких отношений ни с кем больше нет. В свое время я тебя поддержал, и сейчас твоя судьба мне не безразлична. Все, что для тебя делаю, — от души и без задней мысли. Или ты по-другому считаешь? Тогда скажи откровенно, и мы наши связи прекратим.
Красавин мысленно обругал себя: и зачем только полез со своими вопросами? А кто кроме Парамошкина ему помогал? Никто. После армии дал работу, деньги на лечение матери, когда так по-идиотски профукал машину…
— Я всего лишь спросил, — потупился Петр. — Хотелось знать… Да и секретов между нами никогда не было. А насчет связей сами решайте! — В его голосе тоже послышалась обида.
— Ну ладно, ладно, забудем. Давай считать все это досадным недоразумением. — Парамошкин не хотел перегибать палку, опять обнял Красавина. — Как дружили, так и будем дружить, как помогали друг другу, так и будем помогать, — сказал, улыбаясь. — А настанет время, обо всем расскажу, но пока лучше не пытай. Еще деталь, тоже по секрету: Ирина знает, естественно, от меня, что мы с тобой поссорились и больше не встречаемся. То есть, дружба кончилась. Для чего это — не спрашивай, так надо. Потом объясню. Учти, наши встречи и впредь будут происходить только здесь и только в условленный день и час. Если тебя что не устраивает — скажи сразу.
— Нет-нет, что вы, Григорий Иванович, все устраивает, никаких проблем.
— Может, что еще волнует?
— Да нет.
— Вот и отлично…
… Сестра, увидев вернувшегося домой брата, удивленно спросила:
— Так быстро?!
— Да, все вопросы решил. Тем более, что у тебя, кажется, есть для меня какие-то новости? Хорошие? Слушай, хорошего так не хватает.
— Молчи, брат, сама об этом постоянно думаю, даже во сне. Пошли, кое-чего покажу. — Она взяла Петра за руку и повела в спальную комнату. Сватов и Мишки дома не было; в довольно просторной спальне обычная обстановка: двухместная кровать, платяной шкаф, тумбочки, палас на полу. На стене портрет погибшего в Афганистане мужа Нины и их свадебные фотографии.
Усадив Петра на стул, Нина открыла антресоль. Как что-то драгоценное и сверхжеланное, достала три связки шкурок меха норки и, положив их на кровать, восторженно выдохнула:
— Красотища! А какие шапки будут — мечта! Смотри, — положила на ладонь одну из шкур. — Это шкурка самца. Из одной "обманка" получится.