— Я хотел бы увидеться еще, а ты? — спросил он.
Нет!
— Да.
— Ты свободна в выходные?
Да!
— Нет. Может быть, в следующие, пока не знаю. Позвони мне.
— Ладно, но…
— До свидания, и спасибо за все. — Мэри схватила сумку и вышла из машины, закрыв за собой дверцу. Через стекло она заметила, что Энтони погрустнел, и поняла почему, увидев отражение своего хмурого лица.
Мэри поспешила скрыться в доме.
Не успев еще отпереть дверь, она услышала телефонный звонок. Включив свет в гостиной, она ринулась к телефону и схватила трубку.
— Алло!
— Это Редж Бринкли.
Мэри заметила напряженность в его голосе.
— Редж, спасибо за звонок. Я так сожалею о том, что случилось. Клянусь, я не знала, что они пошли на телевидение.
— Я догадался. Я получил твое сообщение, но не хотел звонить с работы. И ты, пожалуйста, тоже не звони мне туда.
— Хорошо, — сказала Мэри, садясь на диван.
— Запиши мой мобильный. И если нужно будет со мной связаться, звони на мобильный.
— Спасибо. — Мэри схватила ручку и написала номер прямо у себя на руке. — Надеюсь, у тебя не будет из-за меня неприятностей.
— Об этом не беспокойся, — усмехнулся Бринкли. — Официально я в этом деле не фигурирую. А что касается твоей подруги Триш Гамбони, то предоставь сыскному отделу заниматься своей работой. Они уже занимаются Триш.
— Я слышала, Триш звонила матери.
— Да.
— Полиция может определить, откуда шел звонок?
— На эту тему я больше не разговариваю. Розыску это известно, они сделают все, что нужно.
— Это пока единственная ниточка?
— Хватит, Мар.
Она решила, что «да».
— Кстати, дневник Триш у меня. Он может понадобиться сыщикам?
— Да. Перешли им завтра. Сожалею, но больше ничем помочь не могу. Желаю, чтобы подруга нашлась. — И Бринкли повесил трубку раньше, чем она успела еще раз повторить свои извинения.
Через полчаса Мэри была уже в постели. Забрав волосы в хвост и надев очки, она приготовилась читать дневник Триш.
«Моя дочь пришла к тебе за помощью!»
Мэри вновь почувствовала угрызения совести, но усилием воли заставила себя сосредоточиться на дневнике. Сделав глоток холодного «Липтона», она открыла первую страницу.
Мой день рождения! Он повел меня на роскошный ужин и подарил серьги-«гвоздики» с бриллиантами! И я решила вести дневник. Но сегодня я слишком много выпила, чтобы много писать.
Похоже, Триш обычно писала по ночам, после того как они возвращались с ужина или с вечеринки. Записи были восторженные, полные любви. Мэри печально улыбнулась. Триш, оказывается, была и сообразительна, и добросовестна, судя по тому, как писала о своей работе, о клиентах. Она писала о матери, беспокоясь, что миссис Гамбони никуда не выходит и что ей нужен мужчина. Еще ее заботила Джулия, которая «в последнее время что-то мрачная», и Йоланда, которая «уж слишком мне завидует».
Но потом тон записей изменился. После ужина или вечеринки они ссорились. «Он снова напился». Или: «Он ни с того ни с сего стал на меня кричать». Многие записи кончались словами: «Он вернулся от „Бьянетти“ поздно, совершенно пьяный». Чуть позже Триш написала, что догадалась о его махинациях: «Он утаивает часть выручки, у него при себе всегда подозрительно много наличных».
Триш становилось все страшнее.
Кадиллак считает, что он ворует, потому что на свадьбе, увидев мои часы, Кадиллак сказал, что они стоят одну руку и одну ногу. Говорит, он и не знал, что мой бойфренд так много зарабатывает.
Мэри запомнила: Кадиллак.
Она продолжала читать. Ситуация достигла предела, когда Триш схлестнулась с ним насчет воровства: он отрицал это.
Он сказал, что я сошла с ума, если думаю, что он обкрадывает ребят, если думаю, что он настолько глуп, и если Кадиллак так думает, то он тоже идиот.
Кадиллак продолжал его подозревать. А он обвинил Триш в том, что у нее роман с Кадиллаком. Триш написала, что этого не может быть никогда, потому что он свинья.
Дальнейшие мои подозрения привели к тому, что он затолкал меня в стенной шкаф и запер дверь!
Он становился все агрессивнее.
Придя от «Бьянетти», он снова меня избил.
После побоев шли примирения: «я-больше-не-буду». В дневник было вложено не меньше десятка полароидных снимков, один ужаснее другого.
Мэри читала дальше. Все чаще встречались фразы: «Я так боюсь», «Что же мне делать?». И не было никаких упоминаний о поездках на выходные или других намеков на то, где они могут быть сейчас. Это была хронология кошмара.