На соседних улочках тоже царила суета. В район понаехала куча полицейских фургонов, а на выездах я различил заграждения.
Лучше всего было пересидеть в этом скворечнике всю ночь и весь следующий день. Если к следующей ночи меня не найдут, с наступлением темноты можно будет двигать дальше. До тех пор мне нечего будет жрать, но я об этом не думал: такое испытание было мне по силам.
Ладно, но что потом? Что я смогу предпринять, на что могу надеяться, выходя в город без рубашки и без денег? Мне чудилось, что жизнь начинается сначала, что мать еще раз родила меня на свет, на этот раз калекой, да таким и бросила.
Внезапно мое внимание привлекла машина скорой помощи, въезжающая к врачу во двор. Полицейские в форме достали оттуда двое носилок и пошли в дом пожинать плоды моего труда.
Первым вынесли убитого жандарма, потом — Сказку. Я увидел ее с высоты, хрупкую, лежащую на темном брезенте, и у меня сжалось сердце.
Я качнулся вперед, стоя на коленях на металлическом полу кабины, и ударился лбом о круглые стальные заклепки.
— Сказка, Сказка, — шептал я, — не оставляй меня…
Но я чувствовал, что теперь одинок и всеми проклят…
XV
Я еще долго смотрел, как копошатся на улицах полицейские. Они пришли на пустырь, облазили всю стройку, но ни один не подумал о кране… С точки зрения психологии было совершенно невозможно предположить, чтобы загнанный полуголый человек спрятался здесь, наверху. Эти бравые зуболомы не могли представить, что отчаявшийся беглец полезет по железным скобам на тридцатиметровую высоту…
Мало-помалу в поселке вновь воцарилось спокойствие. Полицейские фургоны разъехались один за другим, и с дорог убрали заслоны. Только на улочках еще виднелись полицейские мундиры. Немало ищеек готовилось провести сегодняшнюю ночь на свежем воздухе, позвонив своим женам, чтобы к ужину не ждали…
С наступлением вечера я почувствовал, что меня сковывает противный холод. Зубы мои стучали… Ночь обещала быть суровой в первую очередь для меня.
Я осмотрел свою кабину. Она была небольшой. Со стороны подъемника располагался ящик с наклонной, как у школьной парты, крышкой. В нем лежали испачканный мазутом синий рабочий комбинезон, пустой холщовый мешок, инструменты и треть бутылки красного вина…
Я надел комбинезон (оказавшийся мне слишком тесным), расстелил на полу мешок и высосал все, что оставалось в бутылке. Вино оказалось кислой грошовой бормотухой.
Я долго смотрел в темно-синее небо, набитое черными тучами, прежде чем погрузиться в тяжелое оцепенение, которое заменило мне сон.
Мне приснилась вереница жутких кошмаров. Я видел мертвую Сказку с той белой повязкой на голове, чувствовал холодный вкус ее губ. Меня бил озноб. Порой мне снилось, что я сижу в корзине воздушного шара, который с головокружительной быстротой поднимается в небо, и с ужасом смотрю, как тросы корзины рвутся один за другим. Я проснулся в такой лихорадке, что почти не мог дышать.
Слегка изогнувшись, я смог разглядеть свою рану. Она стала фиолетовой, и вокруг нее проступила подозрительная паутина из синих прожилок.
Я тянул не меньше чем на сорок градусов. В глазах двоилось… Уже рассвело, и я, продираясь сквозь забытье, гадал, что же это меня разбудило. Я помнил. это было что-то реальное, конкретное.
По всему подъемному крану пробегала слабая ритмичная дрожь. Я приблизил лицо к люку и увидел десятилетнего шпингалета, который быстро спускался по скобам. Внизу его ждали, задрав головы, четверо или пятеро дружков.
Что это могло значить?
Мальчишка, который лазил на кран, спрыгнул на землю и воскликнул:
— Эй, пацаны! Там, наверху, мужик сидит! Спорим — это его полиция ищет…
— Капут! — подхватил другой.
Компания унеслась, как стая воробьев.
Итак, эти поганцы играли на стройке в войну и случайно раскрыли мой секрет… Мне опять предстояло уносить ноги… Куда могла привести меня эта гонка? Имело ли смысл продолжать эту бесконечную игру в прятки? Наверное — нет. Но моя жизнь строилась уже не на здравом смысле.
Теперь мне уже полагалось оправдывать легенду — и не только для других, а и для самого себя. Я должен был идти до конца.
Я помотал головой. Боже мой, до чего мне было хреново! Я свесил ноги в люк, стараясь не смотреть вниз, чтобы обмануть дурноту. Я говорил себе, что нужно двигаться, действовать, что размявшись, я сразу почувствую себя лучше.