Киан’дэ коротко щёлкнул и немедленно задвинул меня за спину, выпрямился, снял со спины оружие и издал низкий рокочущий рык.
Я непонимающе сжала в кулаках его рваную робу, не понимая, что происходит, и выглядывала из-за его плеча, пока не увидела это. Кровь застыла в жилах. Точно из ниоткуда, на пляже появились хищники. Их было много… действительно много: больше десятка. Отключая свой мерцающий камуфляж, они становились видимыми. В полном вооружении, в масках, с пушками на плечах. Это были охотники. Панический страх подступил к горлу, и я задохнулась, крепче вцепилась в Киан’дэ, когда ощутила, как он шагнул навстречу яутжа.
— Нет! — проскулила я, не веря своим глазам. Черт возьми, только не это, только не опять! Нет! Не хочу!!!
На секунду все замерло…
А затем на теле Киан’дэ возникли, один за другим, три алых точки. Сначала это был один след от прицела. Второй. Третий… Они проявлялись, будто след кровавых выстрелов, и удивительным образом миновали меня. В лоб Киан’дэ целились как минимум двое. Он зарычал. На открытой местности не скрыться, далеко не убежать, против стольких стрелков не выстоять.
Киан’дэ рванулся вперёд, и чёрная одежда скользнула в моих пальцах, оставив лишь ощущение шероховатости и тепла, тающее на подушечках, как воспоминание о прикосновении к нему.
Сердце забилось в груди до оглушающей боли. Надежды больше не было. Бессильные, злые слезы заструились по щекам, но даже утереть их я не хотела.
Я не верила. Столько пережить и быть убитым здесь и сейчас… это несправедливо! Нечестно! Так нельзя!
«Когда я скажу, беги» — вдруг произнёс он мысленно, и голос прозвучал в моей голове, как далекое, тусклое эхо. Я по инерции сперва кивнула… и вдруг вскинулась, протестуя, осознавая, что он сказал.
— Нет! — яростно выкрикнула я. — Нет!!! Я отказываюсь!
Даже не подумаю! Киан’дэ клокотнул, пытаясь подавить мои крики, но я не могла успокоиться, подступившись к нему и снова ухватив его одежду.
Внезапно, из числа хищников вышел вперед один, молодой высокий охотник с зелёной крапчатой кожей и гривой длинных черных валар. При виде него, Киан’дэ напрягся, поднимая выше оружие. Создавалось ощущение, что они знают друг друга.
Тот самый юный охотник с последнего боя. Тот самый, с которым он был связан цепью.
— Ты все же ее уничтожил, убийца, — громко произнёс юный охотник, делая знак прочим хищникам. Те как по команде убрали свои прицелы.
Киан’дэ промолчал, снял с плеча второй хатигани и яростно посмотрел на воинов. Охотник усмехнулся.
— Ты решительно настроен и вооружен. Ты готов сразиться с нами?
Разумеется, к’хан промолчал. То ли из гордости, то ли из глупости. Только багровые глаза пристально следили за каждым движением молодого лидера охотников, не выражая ничего, кроме бессильного гнева.
— А что, если я предложу тебе сразиться один на один? — вдруг спросил охотник. — Что ты на это скажешь? Прямо сейчас. Ты и я, согласно Кодексу чести.
Алые глаза Киан’дэ недобро сощурились.
«Я не придерживаюсь Кодекса, » — заметил он тихо, и далекий отголосок этой мысли коснулся разума охотника.
— Зато я придерживаюсь. Если победишь, отпущу.
Киан’дэ недолго обдумывал его предложение, кивнув, не особенно веря словам Охотника, и отстранил в сторону уманку, пристально посмотрев ей в глаза.
Охотник с изумлением проследил за давним врагом.
Киан’дэ что-то сообщил ей, но это что-то уманке совсем не понравилось. Она была в ужасе! Замотав головой, девушка твёрдо встала, как вкопанная, в песке, и громко крикнула «Даже не вздумай!», протестуя, но хищника ее протест явно не впечатлил. Рыкнув, он силой отцепил уманку от своих рук, откинул ее в сторону так, что она упала в песок. Несмотря на то, что она продолжала плакать и хвататься за лохмотья его кама, прикрывавшую бедра, Киан’дэ решительно развернулся к своему противнику, провернув в ладонях оружие. Он кивнул охотнику.
Молодой охотник нахмурился, удивленный увиденным, но все же был готов к сражению. Он снял наплечную пушку, бросил ее в песок, не желая легкой победы над технически менее вооруженным противником, и выдвинул из наручей лезвия, опустив руки вдоль тела.
Выдохнув, Киан’дэ первым ринулся вперёд…
Замах. Удар.
Лезвия скользят о лезвия, и танец двух превращается в смертельный бой.
Только один из них выживет, но не факт, что этим одним будет Киан’дэ. Даже если он убьет охотника, его пристрелят другие хищники, он знает это. Для них он — не охотник чести и не воин. Никто не гарантировал сохранить ему жизнь после победы, так что фактически, он понимал, что дерется в последний раз. Хотя охотник и пообещал сохранить ему жизнь — если он будет убит, то уже не проконтролирует действия своих воинов.
Киан’дэ взмахнул серпами над головой охотника, однако тот ловко поднырнул под оружие, скользнул вбок и сделал короткий укол лезвием, ранив Киан’дэ в бедро. Ранение было легким, но все же очень обидным. К тому же, заныла рана в боку.
Не издав ни слова и концентрируясь на самом бое, а не на гарантированном поражении, независимо от того, победит он или нет, Киан’дэ ушел от ряда ударов, ловко делая боковое сальто и ощериваясь под своей маской.
Хищники дрались не на жизнь, а на смерть, оба — лёгкие, куда легче и быстрее многих своих собратьев, стремительные и смертельно опасные.
Схватка между ними была удивительно похожа на заранее отлаженный танец, пляску смерти, немой диалог, где вместо слов — жестокие удары клинка о клинок. Хотя, сталкивалось их оружие нечасто: все больше хищники сражались врукопашную или уворачивались, приноравливаясь к темпу друг друга. Под их ногами песок взлетал вверх, окутывая обоих бежевым облаком.
Охотник отвёл руку с клинком назад, остановившись на секунду и просчитывая следующий шаг Киан’дэ, а затем пошёл в лобовую атаку. Киан’дэ скользнул по песку, припал на колено и глубоко вонзил один из серпов в голень Охотника, в то время как тот опоздал лишь на секунду, разрезав воздух мечами над головой Киан’дэ.
Убийца отскочил, сжимая в руках свое оружие, одно — в крови своего врага. Охотник оскалился, неожиданно стремительно атакуя. Один удар — сверху, размашистый и быстрый. Второй… Киан’дэ смертельно устал и выдохся, но продолжал защищаться, отражая напор молодого воина, пока тот не выбил один хатигани из его рук.
Кулак Охотника взметнулся к маске Киан’дэ, но тот ловко увернулся, отскакивая в сторону, и лидер яутжа пролетел вперёд, получив ощутимый удар ногой в спину.
Задохнувшись, он упал на песок, и Киан’дэ бросился к нему, не желая мешкать. Сейчас или никогда. Он замахнулся, чтобы рубануть по шее Охотника… и не ожидал, что тот упадёт на спину, стремительно перекатившись и выставив свой меч вперёд.
С хрипом, Киан’дэ сам налетел на лезвие, пронзившее его насквозь в области рёбер. Он кашлянул, морщась от того, что твей брызнул в маску, и, сам того не ожидая, повалился на песок после того, как охотник рывком вытащил меч из раны. Рената за его спиной надрывно, болезненно вскрикнула, словно ранили не его, а ее.
Зажав рану рукой, Киан’дэ кое-как присел на колени, упершись второй ладонью в песок. Неожиданно, пришло осознание конца, такое же ясное и спокойное, как и багровое солнце, поднявшееся в небо и застланное серыми клочьями туч. Киан’дэ поднял глаза, сощурившись, уже на своего убийцу, понимая, что однажды это должно было случиться, и все время он лишь оттягивал неминуемое.
Медленно приближаясь к хищнику, молодой охотник снял маску с лица и расслабленно опустил руку с клинком. Киан’дэ невольно вспомнил, сколько раз вот так же он спокойно подходил к своей жертве, следующим быстрым ударом обрывая ее жизнь.
Он распрямил плечи, оттолкнулся рукой от песка и положил обе руки на колени. Хотел ли он смотреть на яутжа? Нет. Он прикрыл глаза, покорно оставшись на месте и ощущая — глубоко в груди — сожаление.