— Давай.
Туман — серебристо-белый молодой яут с длинными валарами, подобранными кожаным шнурком, следующий после Ятагана по возрасту, сосредоточенно вышел из укрытия и медленно, но достаточно уверенно направился к входу в Улей. Главное здесь — чтобы ксено на него отреагировали и побежали, а дальше — дело практики.
— Глянь, — гоготнул Заноза. — Щас обкладется наш молодняк.
Киан’дэ с ним был не согласен: Туман оказался весьма смелым и прозорливым охотником, так что действовал наверняка — и достаточно близко подошел к Улью, прежде чем чужие, ближайшие к нему, взрыкнули и выбежали наружу, стремительно скакнув на стены ущелья. Следом за ними прыгнуло сразу двое ксеноморфов, хлещущих суставчатыми хвостами.
С пятью чужими не сладил бы ни один охотник — в одиночку, но Туман и был не один. Киан’дэ напал сверху, легко вонзая клинок меча в голову скользнувшего под ним ксеноморфа, и прыгнул в ущелье, сбивая с лап второго и прошибая ему грудь своим оружием. Заноза от него не отставал: схватился с крупным чужим, и, рыча, голыми руками свернул ему шею. Силищи в Занозе было достаточно, чтобы проделать такой финт и во второй раз. Туман же расправился с последним чужим, поджидая новую партию ксеноморфов, увидевших, что собратьев бьют.
Киан’дэ напрягся, когда один из чужих помчался прямо на него, и, уйдя от монстра обратным сальто, в прыжке раскроил ему череп и хребет мечом. Он увидел, что отряд уже вышел навстречу Улью, который покидало не менее тридцати особей — и, мысленно засучив рукава, начал драться уже всерьез…
Земля. Два года спустя.
— Луна!.. Луна!..
Джоэль звала малышку, но та не откликалась. Еще бы, она же спряталась, а точнее, «спряталась»: залезла под одеяло, отклячив попку и делая вид, что, раз голова в безопасности и она никого не видит, то и никто не видит ее.
— Луна?! Куда же пропала наша Луна?!
Я с интересом наблюдала за игрой в прятки, но присоединиться не спешила: я и так все утро пробегала с непоседой, теперь — очередь Джоэль.
— А ВОТ ОНА!
Завопив, девушка кинулась на ребенка, щекоча за пятки, и Луна, заливаясь хохотом, поползла под одеяло, забиваясь поглубже. Но руки Джоэль ловко вынули ее наружу, пригладили черную челку и прижали к плечу.
— Пора бы уже и обедать, — укоризненно сказал она, посмотрев на малышку, и та пикнула «ма-маааа, ам!».
— Идем, идем.
Джоэль унесла ребенка к столу, усадила ее на сколоченный Лок’На стульчик. Лок’На ненавидел что-то мастерить и не понимал, зачем нужен стульчик и почему нельзя покормить ребенка, скажем, усадив на кухонный же стол или на кровать. Но Джоэль оказалась строптивой подругой: ей нужен был этот чертов стул — и все! Лок’На от ее выходок порой лез на стену и уходил жить лагерем в лес, но далеко — никогда. Кругом много всякого дерьма теперь ходить, ксеноморфического характера, да и яуты могут наведаться. Лучше, чтобы мужчина всегда был рядом.
Мы жили возле уманского города, Хиллтопа, с населением в тридцать тысяч человек. Достаточно большая община, в которую нас с Джоэль категорически не принимали, видя наши метки на лицах. У меня — тонкий серп под левым глазом. У Джоэль — знак постатуснее, руна «хи-ш» над бровью, которая означала, что она — женщина Охотника Крови.
Лок’На пока тоже жил уединенно от своих, говоря, что — вернется Киан’дэ, и он сразу от нас сбежит куда-нибудь подальше, лишь бы не находиться больше в дурдоме из трех уманских девок, двух больших и одной мелкой. Он ворчал, ворчал и ворчал, но Луна звала его папой, и я точно знала, что Лок’На никуда от Джоэль и малышки не уйдет.
Пытались они в том году, в положенное время зачать своего ребенка, но Джоэль с первого раза плод не приняла. На раннем сроке случился выкидыш, и она тогда даже обрадовалась, что на руках у нее оказалась маленькая Луна…
После того, как Киан’дэ стремительно улетел и снова меня покинул, теперь — на неопределенный срок — я немного замкнулась. Но за ребенком-то требовался постоянный уход. И, надо сказать, Джоэль сразу прониклась к Луне, так что наша кроха выросла у нее на руках. У нее — и у неспящего по ночам Лок’На, на теплой груди которого Луна и засыпала. После хищник перекладывал ее в кроватку, сколоченную им же и не без ворчания (ставшего обычным фоном для нас), но делал он это крайне нежно — подкладывая одеялко под спину Луны и что-то пофыркивая на своем языке.
Смотреть на Джоэль и Лок’На было приятно, но лично у меня сил не было — особенно сперва. Я все больше находилась одна, сидела на берегу, отдыхала на песке и смотрела на океан. Время шло, и мало-помалу меня отпускало, так что я уже вполне могла реагировать на то, как Лок’На обнимает и урчит с Джоэль, возится с малышкой или проявляет по отношению к подруге иную ласку.
Днем мне было чем занять мысли, но едва наступали сумерки и — того хуже — ночь, как в голову лезло всякое. Конечно, это были воспоминания, от которых я вжималась в подушку и тихо плакала, вспоминая, как было хорошо, когда Киан’дэ был рядом, и как стало плохо, когда его рядом не оказалось.
Хотя — почему плохо? Впервые за два года я жила очень спокойно…
Я тосковала по нему и сперва в каждом хищнике пыталась его разглядеть, но проблема была в том, что Киан’дэ не был, как нарочно, ни на кого похож. И я перестала всматриваться, понимая, что он может не вернуться.
Лок’На предупредил меня.
— Бес-сал’лир, — пояснил он мне в тот же вечер, — это личный телохранитель лидера клана. Он неотступно следует за своим лидером и является его персональным воином, которым он может распорядиться, как хочет. По закону, если лидер погибает, бес-сал’лира погребают вместе с ним.
Это знание меня не утешило, но Лок’На был такому статусу удивлен, пояснив, что Киан’дэ стал одним из очень немногих изгоев и тем более — убийц, принявших пост бес-сал’лира.
Прошел год, и я от нечего делать разбила сад, небольшой, конечно, но наш собственный. У Луны теперь раз в год гарантировано была клубника, кустик смородины, три или четыре кустика помидорки и зелень.
Во второй год Джоэль снова попыталась зачать, и снова без толку. Загрустив, она начала было хандрить, но Лок’На быстро выбил из нее эту дурь, рыкнув:
— Тебе дочери мало?! Женщина… Воспитывай!
Но я-то знала, что ночью, уложив Луну, он всеми способами утешает и успокаивает свою уманку, лаская ее и занимаясь с ней любовью, чтобы она забыла о неудаче и продолжила жить дальше.
После таких утешающих ночей я клялась поселиться отдельно.
Однако в Хиллтопе нас никто с распростертыми объятиями не ждал, заявив, что «яутским шлюхам здесь не рады». Понять их, конечно, было можно, однако нам все равно приходилось ездить в Хиллтоп раз в месяц — или чаще, за сахаром и солью, за одеждой для быстро растущей Луны, за лекарствами. Проблем в средствах у нас не было, но все в городе знали, кто мы, и нас сторонились.
Встряхнувшись от воспоминаний, я заметила, что небо снаружи хмурится — скоро может дождь пойти, а у меня белье на веревке сохнет, в том числе — детское. Ругнувшись, я предупредила Джоэль, что выйду во двор — подруга уже «приземляла звездолетик», роль которого играла ложка с супом, в ротик послушной Луны.
Снаружи сильно пахло озоном, и небо грозилось пролиться дождем. Я взяла в руки небольшой металлический таз и быстренько сорвала в него белье. Вдали темнел лес, ветер шевелил траву небольшого поля с разноперыми колосьями, которое нужно было еще преодолеть, чтобы добраться до вековых сосен.
Я невольно вгляделась в эту кромку, поскольку мне показалось — или нет? — что я видела, как что-то мелькнуло в траве. Руки сами по себе сжали таз. Это что, ксеноморф?..
Парочку простыней все еще трепал ветер, и я с прищуром подошла к ним, чтобы снять с веревки.
А затем оторопела.
Ohne dich — Rammstein
Там, вдали, у леса, безо всякой маскировки и предосторожностей, опускался небольшой черный челнок. Двигатели поднялись при посадке и превратились в опорные «ноги», гладкий нос челнока был обращен к нашему дому.