- Вас кто ко мне рекомендовал? - поинтересовалась, пробуя оледенить меня суровым, сквозь очки, взглядом. - Тетя Тося? При чем тут тетя Тося? Я хочу знать, от какого учреждения вы зашли ко мне во двор?
- От редакции.
- Попрошу удостоверение.
Пришлось просьбу удовлетворить. Петровна долго держала мои корочки в своих руках, прочла, вероятно, там все слова от первого до последнего не один раз.
- Ну и что? - спросила ещё более враждебно и неподкупно. - Что вы тут мне?
- А ничего особенного, - отозвалась я резко и небрежно, потому что уже знала, что с подобного сорта отставными общественницами особо церемониться не стоит - уж очень им охота при случае продемонстрировать свою, пусть и надуманную, но значительность. - Хотите говорите, хотите - нет. Некогда мне болтать попусту.
- Петровна, - искательно произнесла тетя Тося, - ответь человеку про бомжа. Ты же его видела. Для дела же человеку это надо.
- Про какого бомжа? - пенилось и пузырилось в старухе неизрасходованное зазнайство тети, которая в свое время забиралась на трибуну и чего-то официальное талдычила с нее, усыпляя подневольный люд. Почему именно про бомжа?
- Я начинаю... подозревать, - раздельно отчеканила я внаглую, - что этот бомж имеет к вам какое-то отношение. Возможно, он хороший знакомый вашего сына. Вы что-то хотите скрыть от общественности?
Как и ожидала, мой железный тон и демагогическая аргументация вогнали бывшую, наверняка хитрованную распределительницу квартир, путевок и прочих благ в плохо скрытый испуг:
- Да при чем тут мой сын! Да почему этот бомж с ним связан! Я и видела того бомжа только один раз, когда калитку запирала! Зачем он мне сдался?
- И какой же он с виду был? - не теряя железа в тоне, перебила я. Что вам запомнилось? Высокого роста? Маленького?
- Какой, какой... да обыкновенный... средний... Да я вон Тосе рассказывала, чернявый, бородатый. Из-под кепки волосы длинные. В очках.
- И сколько же ему лет, по-вашему?
- А кто его знает... Бомж и бомж... Ну не старик, а так... они ж, бомжи, мне кажется, все одинаковые.
- Без одежды был? Голый?
- Да вы что! - возмутилась моей глупости разговорившаяся старуха. Как это голый? И брюки на нем были, и куртка болоньевая, но все старье сплошное, даже с первого взгляда - дрянное, порченное. Я бы, по правде, никакого бы внимания на него не обратила, если бы не Григорьич. Он его к себе вел. Вот если бы Григорьич был мой сын, я бы ему сразу запретила это делать. Но у него свой закон, жил, как хотел, ему никто не указ. Писатель! Интеллигенция!
- Вы хотите сказать, что не видели, когда этот бомж уходил от Шора?
- Чего не видела, того не видела. Спрашивала сама, по собственной инициативе, у соседей, но и они не видели. Он мог и не через уличную калитку уйти. А через садовую. И не вечером, а ночью.
- Но трупа его, отравленного, никто тоже не видел?
- Никто. Этот бомж был моложе Григорьича. Он мог проблеваться где-нибудь и не умереть.
- Согласна с вами. Спасибо вам за очень толковое разъяснение.
Видимо, старая общественница была польщена. Ответила с чувством:
- Как же можно не помочь полезному мероприятию! Я в свое время сколько одних субботников организовала! И по сбору металлолома, и по уборке территории, и по сбору подписей в борьбе за мир... Может, зайдете, чайку попьете?
В общем, рассталась я с этими двумя пенсионерками дружелюбно, по-хорошему.
Уже когда шла вдоль улицы, Петровна крикнула вдогонку:
- На ногах у него сапоги резиновые были! У бомжа! Брюки в них заправил и шел!
- Спасибо! - я благодарно отсалютовала вскинутой рукой. "Рот фронт, бабуля, рот фронт! Верным путем идем мы с вами! Враг будет разбит, победа будет за нами!"
Но сама-то уже мелась на развилке трех дорог. Одна вела к магазину "Продукты", синевшему сквозь оранжево-пепельные колоннады старых сосен, вторая - к платформе, где в этот самый момент, тормозя, шипела по нисходящей электричка.
Третья дорога вела на окраину поселка, в неизвестность и туманность. Я выбрала, в конце концов, первую и пошла к магазину. И не ошиблась. То, что нужно было, находилось поблизости от него, а именно - кучка алкашей на посиделках, которые гуторили о чем-то своем, заветном, и одновременно внимательно оглядывали окрестности. Их заботы очень скоро стали мне ясны, до донышка, едва я приблизилась к их полевому лагерю и прислушалась:
- Гошка придет! Куда он денется! Мы его поили вчера? Поили? Теперь он пусть только голяком припрется! Обещал у бабы своей выманить чего-ничего. Она у него зарплату получила. Он своего добьется! Он с ней не будет чикаться!
- А если не придет? Может, самим сходить? В дверь долбануть?
- Соседи! Милицию вызовут. С ними лучше не связываться...
Я быстро проглядела их лица и одежки. Ни один ничем не походил на того, что пил с Семеном Григорьевичем. Это были безбородые, хотя и щетинистые мужики, и как один - с проплешинами, либо вовсе лысые. К ним, правда, лепились два молодых парня с красными глазами и шевелюрами, но росточку они были незначительного, подросткового.
Я рискнула подойти к этой ватаге, жаждущей похмелиться, в полной боевой готовности.
- Я тут из газеты, - завела разговор. - У меня к вам есть вопросы. Может быть, вы мне поможете?
- А чего? Какой аспект тебя тревожит? - подал голос старикан, очень похожий на Никиту Сергеевича Хрущева, но только без его сановного живота, и, видимо, хвативший в свое время образования. - Можем ли мы быть уверены, что в случае положительного исхода беседы с нами возникнет возможность нашего вознаграждения?
- Конечно! Дам двадцать, - отозвалась я без промедления. - Если вы ответите на несколько вопросов. Первый. Знаете ли вы человека, возможно, бомжа, по имени Михаил? Или слышали о таком? Или даже пили с ним когда-нибудь вместе?
Примагазинные, несчастно порочные мужички добросовестно задумались, уставив тусклые взоры кто кута, кто на что. Ответ их был один:
- Не-а. Михаилов нету в этом поселке. Чтоб безработный какой? Не слыхали.
- Но, может быть, кто-то из вас видел бомжа, с которым шел писатель Шор? В конце апреля? Под вечер?
- Это который старик и помер? Собачник, что ли?
- Точно.
- Ну водку он всегда сюда ходил покупать. Собак к дереву привяжет и идет. Он и нам когда деньжат подкинет... после пенсии. Было. Потом он плакал ходил, собак искал... старый дурак.
- Почему же "дурак"?
- А потому! - пошел хлестать правду-матку молодой алкаш с заскорузлым от пьянства ликом, обиженно скривив толстые мокрые губешки. - У людей нутро горит, выпит хочется, а он на полезные деньги псов кормит!
- Говорят, псы-то у него потерялись... Кто-нибудь из вас помогал их искать?
Заложники "зеленого змия", валяющиеся на пыльной траве вблизи магазинной витрины, где за тонким стеклом зазывно посверкивают бутылки, полные вожделенной влаги, ответствовали почти срепетированным хором:
- Ходили! Искали! Да где там! Собак нынче кругом по лесам-поселкам, как... как собак нерезаных!
- Дохлых находили?
- А то! Ну не волочь же для показа эти трупешники! Ему ж живые нужны были! Рыжая лохматая и черная лохматая...
- С вами пил когда?
- Пил... Тогда и пил... От переживаний... Лекарство глотнет и запьет. Сердце лечил, по ходу дела...
- Значит, никакого Михаила в бороде и усах вы не видели, не знаете?
- Почему? Знаем! - вдруг отозвался одноглазый мужичок с ноготок, сидевший на корточках. - Был у нас, вон на том конце поселка, дед Мишка, рыбак, да помер с год как, утонул при исполнении... рыбачил, заснул и бултых... с перепою... Плащом брезентовым накрыло и - загудел в царствие Божие!
- Во, сколько вам мы чего пересказали в соответствии с вашим предписанием, - заключил "Никита Сергеевич". - Теперь дело за вами... выполнять взятое на себя обязательство...
Я сказала этим бедолагам "спасибо", протянула две десятки и спиной успела услышать, как по-детски мгновенно возликовали их перепутанные, раскрепощенные голоса:
- Живем, братва! Леха, гоп-хоп! Сыпь, Федюха! Мальчики, мальчики. Ни фига, по понятиям, как вчерась, у нас свобода, долбанем родименькой!