- Возможно и такое, мой генерал. Только в этом случае юморист должен быть уж очень юморным, ну до беспредела. Разберемся, Танечка, взбодрим свои мозговые извилины. Дело того стоит. А теперь молчок. Мне нужно кое-что кое-кому...
Николай Федорович поднял к губам черный сотовый и, как в прошлый раз, я услыхала какие-то отдельные, вроде, вовсе не связанные между собой слова и цифры:
- Восьмой, десятый... угол... двадцать четыре.
Он довез меня до моего дома. Когда я отворила дверцу машины, чтобы выйти, тихо, но строго сказал:
- Это, конечно, не та история с наркотиками и Домом ветеранов работников искусств, но шутить и здесь со своей жизнью не следует. Итак отключка, грипп, дверь не открывать даже если приедут из Швеции вручать Нобелевскую премию. На всякий случай. Грипп и точка.
- Ждать вашего звонка?
- Ждать. И никаких гвоздей. Не могу гарантировать, что это произойдет скоро. Потому что нельзя своих противников держать за идиотов. Тем более больших юмористов. Чувство юмора, говорят, присуще только весьма неглупым особям! Только! Старайтесь, выздоравливайте, мой генерал!
Что делает человек, брошенный судьбой в одиночку? Которого лишили права гулять, ходить пол улицам, наслаждаться летним теплом, а также поездок в Серебряный бор, где можно вдоволь наплаваться в Москве-реке? Разумеется, человек этот принимается читать... Читает, читает, пока не надоест. Затем ест, пьет то кофе, то чай. Отвечает на телефонные звонки довольно гнусавым голосом:
- Ну! Такой отвратный этот грипп! Бестемпературный, но подлый! Все тело ломит... В ушах звенит. Глаза режет. И сопли, как вода, текут и текут. Лекарства? Да не берут! Мед есть, лимон есть, да, да, чай с малиной пью... Много воды пью... Спасибо за сочувствие...
Скучно, скучно на этом свете, господа, прозябать в одиночестве!
Наконец, настает такой момент, когда хочется музыки, песен... Когда я вдруг вспомнила про кассеты с Высоцким, что взяла без спросу у отсутствующего брата Дарьи, Виктора, в его сарае-мастерской с недоделанным надгробием. Что-то толкнуло, я и ссыпала их в сумку. А потом за всякими скоропортящимися делами - забыла... А они как лежали в той тоже брошенной за ненадобностью сумке, так и продолжали лежать. Терпеливо ждали своего часа.
Высоцкого я с детства люблю. Его могучая энергетика в спайке с юмором и точным словом меня заводит. И если тоска - гонит её прочь, только пятки у неё сверкают. Он поет так, как бы пел на "Варяге" или "Титанике", когда вот-вот и пучина поглотит всех. Но он не желает отказываться от куража. Он не признает силы обстоятельств. Он - сам по себе.
Я вставила кассету в магнитофон, и Высоцкий пошел куролесить:
В желтой жаркой Африке,
В центральной её части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье...
Я слушала песню за песней. Они грели мне душу. Они звали её в полет. Они учили плевать на потоп, даже если тебя вот-вот накроет с головой.
Только вот какая штука: с каждой дослушанной до конца кассетой таяла моя подпольная надежда на что-то такое-эдакое, порастала трын-травой, вера в высокое качество собственной смекалки таяла...
А мне ведь хотелось думать, - раз уж мозги закручены в сторону сыска-розыска улик, - что эти самые кассеты не простые, подсипывающие из-за старости, но с секретиком...
Однако я уже прослушала пять кассет, а ничего, кроме голоса певца, не возникало. Когда же включила последнюю, шестую, - и Высоцкий пропал, поползли какие-то шаркающие звуки, словно мели жесткой метлой, а потом и это пропало. я подождала, подождала и решила эту кассету выключить.
Но только протянула руку - раздался высокий такой, девичий голос Нины Николаевны с меточкой: она неточно выговаривала "л":
- Не приставай ко мне, Витька! Что было, то прошло! Не цепляйся!
- Убью! - в ответ. - Ты, мать, меня плохо знаешь! Я заводной! Я юморной!
- Не смей! Это же...
Все. Ничего кроме. Словно кто-то внезапно отключил запись. Скорее всего, так и было. И пленка кончилась к тому же.
"Что же получается?" Мне почему-то потребовалось вскочить со стула и, натыкаясь на мебель, быстро шагать по комнате туда-сюда, туда-сюда.
Получался совсем неожиданный поворот истории и в чем-то очень для меня огорчительный: из круга подозреваемых никак теперь нельзя исключить брата Дарьи Виктора... хочу - не хочу...
Я знала, что должна делать дальше, но почему-то медлила... Включила приемник, поймала полезный совет:
- Хотите вылечиться и быстро от насморка? Сварите два яйца, заверните тут же их в тряпочку и катайте у переносицы с двух сторон...
Переключила на другой канал. Узнала тоже нечто насущное:
- Анжела Полонская, правнучка Вероники Полонской, последней любовницы Владимира Маяковского, выпустила сборник "Стихотворения"...
Еще дала себе время подивиться: "Сколько, однако, в этом мире пишется стихов! Обалдеть!"
И только потом позвонила... Мне ответили... Через час пришли и пленку забрали.
Я должна была подумать, что вот, мол, все-таки твоя догадливость чего-то стоит, вот ведь не зря прихватила пленки с Высоцким... И я подумала так, но как-то без вкуса, и мне стало зябко, словно обдало холодным сквозняком... Закуталась в толстый махровый халат, забралась с ногами на тахту...
Телефонный звонок:
- Хочу отметить, что вы гриппуете весьма продуктивно, мой генерал.
Не спалось. Вернулась с дежурства моя мать училка-консьержка, и я спросила её хрипловатым голосом:
- И о чем же чаще всего беседы беседуют твои подопечные фирмачи-богачи?
- Чего это ты на ночь глядя решила брать у меня интервью? - резонно удивилась она. - И что с твоим горлом? Ангина? Немедленно завяжи шею шерстяным шарфом! Я тебе сейчас приготовлю полоскание... Ноги в носках? Температуру меряла?
- Мам, у меня ничего особого. Никакой температуры...
- И тем не менее, надо лечиться, надо заранее полоскать горло и держать ноги в тепле...
Ночь прошла без событий, спокойно. Если не считать того, что мне нужно было дважды вставать и делать вид, что тщательно полоскаю горло "морской водой", то есть водой с солью и йодом. Чтоб мать не дергалась, верила, будто дочь её слушается неукоснительно и лечится, как было велено.
.. Так мне пришлось жить и лечиться девять дней. Значит, все это время никаких происшествий там, где им надлежало быть... Значит, ни убийца, ни убийцы не клюнули на пустую квартиру Натальи Ильиничны, где как им должно казаться, лежат почти на виду необходимые им бумаги и мается одинокая беспомощная женщина.
Я уже стала думать, что вся эта история, которую Николай Федорович выслушал со вниманием, просто перестала представлять для него и его соратников большой интерес. А про меня просто забыли за множеством куда более серьезных дел.
Но это были, конечно, глупые мысли. В глубине души я понимала, что просто нервничаю, просто хочу, чтобы все поскорее прояснилось, чтобы стало, наконец, понятно, кто поубивал столько народу, один или были, так сказать, соратники? Какой грех на душу взяла Ирина Аксельрод, а какой - её любовник-"правдолюбец" Андрей? И, само собой, мне надо было знать, почему Дарьин брат Виктор так зло бросил в лицо матери страшное слово "Убью!"
Долгожданный звонок раздался под утро.
- Здравия желаю, мой генерал! Мои мальчики сработали славно. Взяли!
- Кого?
- Капкан был поставлен правильно. Ваше предположение оправдалось полностью. Это делает вам честь и...
- Да кто же, кто попался? Андрей?! Или внук Клавдии Ивановны? Или... или Виктор? Хотя я так не хочу, чтобы Виктор...
- Ни тот, ни другой, ни третий.
- Кто же, кто?!
- И вопросы, и ответы потом. Пока же, мой генерал, идет охота на волков. К слову, грипп не отменяется. Он ведь дает серьезные осложнения. Например, на легкие... Тогда на улицу ни в коем случае выходить нельзя! Ни в коем случае!
- Все ясно. Хотя мало чего ясно, - ответила я.
- Таковы способы выживаемости жирафов в условиях саванны, мой генерал! Время, надеюсь, работает на нас.
Конечно, я вовсе не хотела ослушаться Николая Федоровича. Как это было ни тошно, однако для пользы дела я обязана была "болеть гриппом" да ещё с осложнениями.