А Хизер между тем села на краешек кровати, примостив брата себе на колени. Теперь она отчётливо ощущала, как быстро билось его маленькое сердечко. Мальчик по-прежнему не отпускал объятий, поэтому сестра чувствовала каждое его движение. На некоторое время у неё даже возникло впечатление, словно сама она стала невольной участницей ожесточённой борьбы, происходившей внутри этого несчастного создания.
Эрик положил голову на плечо Хизер, словно пытаясь таким образом ослабить мучившую его боль. Девушка вновь нежно провела рукой по затылку брата, отчего на губах того возникло некое подобие печальной улыбки. На какой-то миг Хизер показалось, будто образы, затерянные во тьме потерянной памяти, возрождались в разрывающейся голове её брата. Возможно, он и впрямь что-то вспоминал, однако, к сожалению, был неспособен адекватно выразить свои чувства, эмоции, впечатления. Теперь мальчиком правила только болезнь, помешать которой не имел возможности ровным счётом никто.
Сама Хизер Нортен тоже ощущала боль, однако её страдания не имели никакой связи с физическими мучениями, изнурявшими Эрика. Ей не давали покоя душевные муки и переживания. Девушка не могла спокойно смотреть на то, как страдал её любимцы брат. Лицом к лицу столкнувшись с болезнью мальчика, она ощутила бессилие, подобное тому, что обычно чувствуют люди, стоя перед огромной армией беспощадного врага. И теперь, вопреки невероятному желанию помочь и абсолютной готовности пожертвовать ради этого собственной жизнью, Хизер не могла предпринять ничего.
Единственное, что теперь оставалось делать девушке, — всячески пытаться сдерживать себя от того, чтобы не зарыдать от бессилия и боли, с каждой секундой становившихся всё сильнее. Эрик не должен был видеть отчаяния сестры. Она обязывала себя сохранить ему последнюю надежду. Ведь, потеряв веру, Эрик, безусловно, сразу же угодил бы в объятия коварной болезни, поджидавшей нужного момента. Именно поэтому Хизер, натягивавшая улыбку, старалась выглядеть как можно более позитивной и располагающей к общению.
В то время как девушка боролась со своими неутешительными мыслями, её брат, не отпуская объятий, пытался занять более удобное положение, которое, возможно, помогло бы ему хоть ненадолго утихомирить боль. Несмотря на то что на руках у сестры мальчик чувствовал себя гораздо лучше, справиться с муками, на которые его обрекла безжалостная судьба, он был не в силах. Хизер чувствовала, как дрожало его обессиленное тельце, как, пытаясь что-то вспомнить, он на какой-то миг отпускал сестры, внимательно оглядывал комнату, однако, так ничего и не обнаружив, вновь вступал в битву с болью.
— Ты ведь справишься, я знаю. Не сомневайся, совсем скоро мы вновь отправимся на прогулку к тому озеру. Теперь на нас там уже никто не нападёт, ведь тот маньяк мёртв. Мы будем гулять, радоваться жизни, наслаждаться каждым её мгновением, а о своей болезни ты забудешь, как о страшном сне, с которыми периодически приходится сталкиваться каждому из нас. Просто представь, что это кошмар, Эрик, — произнесла Хизер, про себя осознавая, что брат, скорее всего, практически ничего не понял из сказанного ею.
Однако что-то девушке всё-таки удалось донести до страдавшего мальчика. Услышав слова сестры, он немного взбодрился, несмотря на то что дикая боль по-прежнему отказывалась покидать его обессиленное тело. Мальчик хотел что-то ответить, но, по-видимому, почувствовав очередной приступ, замолк на полуслове.
Внезапно Хизер почувствовала, как по её руке потекло что-то горячее. Конечно, ей не составило труда понять, что у брата вновь началось кровотечение, однако, как ни странно, звать мать у неё не было абсолютно никакого желания. С одной стороны, она осознавала, что это необходимо, иначе болезнь может принять худший оборот, а с другой, она не могла пересилить себя, чтобы отпустить ребёнка, не желавшего куда-либо уходить от любимой сестры. Девушка так и оставалась сидеть на месте, прижимая к себе брата и чувствуя, как её одежда покрывается расплывающимися алыми пятнами…
Через некоторое время, когда кровь буквально начала хлестать из поражённых болезнью органов мальчика, Хизер, боявшаяся прибегать к оказанию помощи, всё-таки решила позвать маму. Женщине, примчавшейся практически сразу, с трудом удалось разлучить мальчика с сестрой. Эрик, не желавший уходить, всячески упирался, однако мама, понимавшая, чем ему могло грозить подобное состояние, не стала рассматривать никаких других вариантов. Осторожно придерживая ребёнка, она увела его в детскую, где ему уже было приготовлено место для отдыха…
Хизер, вновь оставшаяся в одиночестве, решила совершить недлительную прогулку к печально знакомому ей озеру. Девушке, которой изрядно опостылели четыре стены, захотелось хотя бы ненадолго отлучиться от своего жилища и беды, по-видимому, собиравшейся оставаться в нём до самого последнего момента, пока Эрик, поверженный болезнью, не закроет свои ясные глаза.
И вот, покинув домашнюю территорию, Хизер вышла на пустую улицу, покрытую серебристыми сугробами, оставшимися после обильного снегопада, что прошёл около часа тому назад. Солнечные лучи пробирались сквозь густую пелену туч и, падая на свежевыпавший снег, вступали в переливистую игру красок. Сугробы искрились, обретая необычный вид, словно становясь частью сказки, оставшейся в далёком прошлом, но совершено внезапно перевоплотившейся в настоящее. Деревья, скованные мохнатым инеем, статно возвышались над маленькими домиками, увенчанными снежными шапками.
А ведь Эрик, всегда ассоциировавший подобные пейзажи с каким-то чудом, любил зиму. Одной из его излюбленных зимних забав всегда были снежные битвы, которые он раньше нередко устраивал со своими друзьями. Также мальчик получал удовольствие и от простого любования завораживающими видами, которые художница-природа рисовала своей невидимой кистью. Однако теперь, по причине болезни и потери памяти, ребёнок забыл обо всех своих многочисленных увлечениях, даривших ему жажду жизни. Теперь мальчик превратился в беспомощное создание, вынуждение коротать время, остававшееся до его окончательного угасания, в тесных домашних стенах, в окружении беспокоящихся родственников, и это, несомненно, представляло весьма печальную и ужасающую картину.
И вновь Хизер посетили мысли о брате, вызвавшие новый прилив тревоги. Она всегда ненавидела, когда кто-то страдал, а тем более, если это касалось близких ей людей. Видя чью-то боль, через некоторое время она сама словно начинала ощущать её, только не в физическом, а в душевном плане. Она, не способная избавиться от переживаний, мучилась до тех пор, пока человеку, находившемуся в терзаниях, не становилось легче.
Теперь Хизер понимала, что вряд ли ей, постоянно наблюдавшей за страданиями брата, удастся просто так справиться с неутешительными думами. Для этого требовалось время и, что самое главное, избегание каких-либо контактов с несчастным. А оставлять брата, считавшего её самым близким человеком, Хизер не могла. Она должна была находиться рядом с мальчиком, разделяя его боль, как и он, испытывая муки.
Из мира тревожных мыслей Хизер вывел бодрый детский голос, внезапно окликнувший девушку, когда она проходила по соседней улице, полной резвившийся ребятни. Обернувшись, Нортен увидела Кристину Эккинс, выглядевшую несколько удивлённой.
— Здравствуй, Хизер. Как дела у вас с Эриком? — начала разговор девочка.
— Здравствуй, Кристина. У меня всё хорошо, а вот у Эрика, к сожалению, не очень, — мрачно ответила Хизер.
— С ним что-то случилось? — обеспокоенно спросила Кристина.
— Да. Он простудился. Но думаю, это быстро пройдёт, — несмотря на то что Хизер уже была прекрасно знакома с характером юной Эккинс, она не смогла себя заставить поведать малышке истинную причину.