— Зябко, конечно, в морозы сутками на голой земле в подполе жить, но я не в обиде — Колька из жалости меня туда бросает. И бьет из жалости — не хочет, чтобы позорилась и его позорила копанием на свалке. Только ведь из магазина еду никто не принесет, а пенсии — кот наплакал. Вот и лазишь по мусоркам… А что делать?! Есть-то хочется…
Что делать?.. Ни пенсии по инвалидности, ни иной другой гарантированной помощи психически больной Николай Шило никогда не получал. Более того, районный психиатр вовсе снял его с учета в связи с… улучшением состояния. Как у человека, которому аж 13 лет диагностировали патохарактерологическое развитие личности, при все более обостряющихся социально-бытовых и моральных проблемах вдруг наступило «улучшение», загадка. Впрочем, соображение на сей счет есть.
Накануне развала Союза страну захлестнул девятый вал «разоблачений» под девизом "Советская психиатрия — инструмент политического произвола в отношении инакомыслящих". Как это бывает в периоды "духовного прозрения и очищения", понадобился эффективный гуманный жест. И он был сделан. Назвали его "Широкомасштабный эксперимент по изменению порядка учета и диспансерного наблюдения психически больных". Но, красивое название не стало гарантией «красивых» действий. Психиатры на местах стали основательно «подчищать» контингент своих подопечных. Вершиной «гуманности» в данном случае стало то, что все снятые с учета больные получают психиатрическую помощь только при добровольном обращении к врачам. Трудно представить спешащим к психиатру человека, который живет в совершенно ином, чем другие люди, измерении, по своим, продиктованным больным разумом законам? Хорошо еще, если больной, как Шило, сутками сидит взаперти, и для знающих его людей это служит сигналом приближающейся опасности. А если он, как шизофреник Володя П-ко из Полоцкого района, накануне обострения заболевания вояжирует по республике в… поисках невесты? Скажи увидевшим его впервые родителям Люси М-к из Жабинковского района, что "очаровательный молодой человек" вскоре совершит такое, от чего даже у паталогоанатомов волосы встанут дыбом, — сочли бы за оскорбление.
Уж больно по сердцу пришлась старикам и самой наречённой серьезность намерений прибывшего по объявлению жениха. Сговорились о сватовстве, прикинули день свадьбы… Все было прекрасно, пока Володя не "обнаружил страшную угрозу своему счастью". Опасность предстала в образе хозяйки полевого хутора. Носить красную юбку в сочетании с черной фуфайкой и таким же платком, по разумению психически больного Володи, могла только ведьма. Дилемма — подписать приговор старухе или своим надеждам — была решена мгновенно. Банальный удар топором или утопление в колодце не подходили — "чересчур мощная черная аура жрицы сатаны продолжала бы свое гнусное воздействие на добрых людей". Нужно было разрушить ее. Творчески проштудированные труды по демонологии, практической магии и восточным религиям подсказали, как это сделать.
Распотрошив дряхлое тело от горла до низа живота, "гонитель сатаны" крестом разложил по белым тарелкам на столе "основные хранилища черной силы" — сердце, почки, печень, половые органы. Все это проткнул изогнутыми в форме лотоса вилками. Закончил чудовищную «сервировку» водружением иконы.
Есть основания полагать, что этим "торжество победителя" не ограничилось. В высказываниях Владимира помянута традиция средневековых самураев съедать для укрепления мужества печень поверженного врага. В отличие от остальных, оставленных цельными органов, на тарелке была лишь часть печени…
Сытые крысы не нападают на людей, но беда, когда у них нет привычной еды — инстинкт бросает их на все живое. Можно возразить:,это ж только крыс… Но разве остается что-то человеческое у тех, кого голод загнал на помойку? И вовсе не обязательно наличие прогрессирующей болезни, как это было у Шило и Владимира П-ко, чтобы начать жрать ближнего. Метастазы каннибализма легко переходят и на психически здоровых — здесь смело можно сказать — нелюдей.
("Детективная газета", — 1995, N8)
ПЛОВ ИЗ МУЖА
На тридцатилетний юбилей Теймураз пригласил всю многочисленную семью, не зная, что на закуску будет подан он сам.
Москва. Казанский вокзал. Отсюда минчанам, предстояло удивительное путешествие на Восток — страну неописуемых красот и легенд. Соседями по купе оказались молоденькая русская девчушка и женщина-узбечка с небольшим багажом.
В дороге знакомятся быстро. Пили зеленый чай — угощала и расхваливала питье узбечка, работающая контролером в женской исправительно-трудовой колонии под Ташкентом, рассказывала разные житейские истории.
— Гульнару осудили на 15 лет, и она мужественно и молчаливо переносила все тяготы тюремной жизни. Кроткая, добрая, чуткая — представить было даже трудно, что эта маленькая женщина совершила преступление, от которого содрогнулась вся приташкентская округа. Кстати, вы, говорите, из Минска? Так она — ваша землячка! Точно помню: дразнили ее «бульбашкой». Попала в наши края совсем молоденькой девчонкой, привез ее узбекский парень, служивший срочную в Белоруссии.
Женой-красавицей Теймураз гордился. Родственники тоже приняли чужестранку. Пособили сообща дом отстроить. Вскоре ребеночек появился. И вся улица пришла поглазеть: белый или смуглый?
Мальчишка уже крепко на ногах держался. Мать души в нем не чаяла. Теймураз же относился к сыну прохладно.
— Не похож он на меня. Не мой! Нагуляла, сучка!
Первая вспышка хоть и была словесной, но ранила сердце Гульнары, как окрестили на здешний манер славянку Галю.
— Да о чем ты, Теймураз? Присмотрись к сыну — глаза твои, чуть-чуть раскосые.
— Я и тебе раскосые сделаю.
Обещание молодой муж тут же исполнил. Избил Гульнару хладнокровно и жестоко. Из дома выходить строго-настрого запретил:
— Увидят соседи или пожалуешься кому — убью! И тебя, и твоего выродка.
Гульнара стерпела. Лишь как-то пожаловалась на тяжкую долю свекрови:
— Шибко бьет он меня. А я ведь второго ребеночка ношу под сердцем.
— Побьет да перестанет. Это — Восток, ты лаской да любовью должна смягчить сердце мужа. По твоей вине оно стало жестоким! Я вырастила сына добрым и нежным.
— Жаловаться бегала! — Теймураз влетел в комнату бешеным зверем. — Плохо тебе живется? Сейчас станет лучше!
Гульнара не чувствовала ударов. Не кричала, не стонала. Только слезы текли по ее разбитому в кровь лицу.
Больше недели Гульнара не могла твердо стать на ноги. Оклемалась. Не так сильно болела уже и выбитая челюсть. Только живот беспокоил — тянуло что-то, резало, кололо. "Это мучается от боли мой ребеночек". Гульнара переживала — и не напрасно — за благополучие человечка, который должен был появиться на свет. Должен был и не появился. Разбитый плод начал загнивать в утробе матери, и врачи чудом спасли саму Гульнару.
Теймураз приутих. Через какое-то время Гульнара почувствовала, что внутри ее вновь подает признаки жизни новое существо.
— Я беременна, Теймураз. И ты, пожалуйста, не бей меня, чтобы не повторилось прошлое.
— Ладно, не буду. Ты мне еще девять сыновей родишь.
— И доченьку, — прижалась к мужу Гульнара.
Девяти богатырям не суждено было появиться на свет. Появилась доченька. Не на воле, не в родительском доме — в тюрьме. К тому времени Гульнара была уже осуждена за убийство.
…Гульнара только-только пришла с базара, закупила фруктов и овощей. Она намеревалась отметить первую «круглую» дату сынишке — пятилетие.