Я быстро проверил список снова и снова сказал себе, что это больше, чем просто список противоречий.
Конечно, я знал людей, у которых были раздвоенные личности, противоречия внутри себя. Такие люди - настоящие исследователи контрастов, в то время как их поверхностные поступки уже прямо противоположны друг другу.
Карминян мог быть таким человеком. Или он сознательно создал в себе две совершенно разные личности, одну для Марины, а другую для Эгги. Но прямо в этот момент мне пришлось остановиться, и я не мог двигаться дальше.
Человек мог по своим причинам показывать разные лица разным людям. Он мог бы дать себе очень глубоко расщепленную личность, но даже расщепленная личность не расщепляется дальше определенного момента. Если парень действительно был настолько увлечен грубым сексом, как показали Бен Кашан и Фаташа, я никак не мог увидеть его сидящим рядом с Мариной, держащим ее за руку. Это было неправильно. И наоборот, если бы он был странной птицей, аскетом, занимавшимся любовью только интеллектуально, я не мог бы представить его в доме Фаташи на тысячу и одну ночь.
Я не мог поверить, что чья-то личность могла так далеко расколоться. И все же я должен был признать, что этому ублюдку, похоже, это удалось. Моя работа заключалась в том, чтобы найти его или выяснить, что с ним случилось. Но это стало больше, чем просто задание. Карминян начинал становиться для меня чем-то вроде навязчивой идеи. Этот человек стал очаровательным человеком и в некотором роде достойным восхищения. Он жил две жизни и тоже сделал из этого что-то потрясающее, черт возьми.
Когда я добрался до Медины, я задумался над тем, как он это сделал и почему.
Даже ночью арабский квартал был оживленным, многолюдным районом, но в темноте он приобретал дополнительное измерение.
Узкие извилистые улочки выглядели зловеще. Все они, а также желтые огни снаружи домов добавляли этому месту жутко мрачное сияние. Крик муэдзина уступил место мягким, чувственным звукам тростниковых инструментов, и то тут, то там доносился особенный крик проститутки, не совсем плач и не совсем песня.
Я прошел мимо сувенирных лавок, которые теперь были закрыты, с закрытыми ставнями. Я свернул за угол извилистой улицы, ведущей к старой конюшне, где я встретил Рашида, и внезапно остановился. У Рашида была компания.
Перед домом были привязаны пять лошадей, пять чистокровных арабских жеребцов, несомненно, для кого то, кто что-то знал о лошадях из-за их сильной, широкой спины, высокого хвоста и высокого лба с дополнительными мозгами, небольшой выпуклости над лбом, которую арабы называли джибба.
Решил пройти по дуге в сторону дома где арочное окно в нескольких футах над моей головой призывно манило меня войти. Я оглядел узкий проход и обнаружил, что я один. Я вскочил, ухватился за уступ и поднялся.
Окно было открыто, и я молча вошел в то, что, должно быть, когда-то было зернохранилищем или овсяным складом. Четыре узкие перекладины тянулись от стены с окном к противоположной стене, в которой была открыта дверь в соседнюю комнату. Свет залил темную кладовую.
Одна из балок находилась прямо над дверным проемом. Я пополз к ней по узкой деревянной доске, пытаясь сохранить равновесие. Это шло медленно, и я почувствовал, как болезненные щепки засохшего дерева пронзают мне в живот. Каждый раз приходилось останавливаться, чтобы вытащить их.
Наконец я добрался до конца балки, где она встретилась с деревянной перемычкой открытой двери. Над подоконником было небольшое круглое отверстие, через которое я мог заглянуть в комнату, где пять Рифов стояли вокруг стола с Рашидом.
Шестой мужчина, стоявший ко мне спиной, был в брюках, рубашке и узком топе. Все остальные были одеты в свои джеллабы и, как и Рашид, были вооружены патронными ремнями, пистолетами и изогнутыми мавританскими кинжалами.
Я знал, что Рифы говорят на берберском диалекте, который они называют таррафит, и поблагодарил бога за то, что они его не используют. Они говорили по-французски, и я предположил, что выбор продиктован присутствием шестого человека в западной одежде. Один из Рифов, более высокий, чем другие, спорил с Рашидом, чьи проницательные глаза искрились гневом.
«Карминян мертв», - сказал Рашид. «Я сам убил его, говорю вам».
Из-за этого я чуть не потерял равновесие. Казалось, я наконец получил хотя бы один из своих ответов. "Тогда почему его так много людей разыскивают?" - спросил высокий Риф. «Они не думают, что он мертв».
«Они не знают», - возразил Рашид. Но они не найдут его.