Покойница не имела поползновений что-либо отвергать. Она знала лишь чувство благодарности и жила им. Она радовала своим смехом парк, гуляла, размахивая широченной шляпой, и пела. На острове посередине пруда у нее была своя скамейка. Там находила она отдохновение, слушая журчание источника, изливавшего свою чистую воду для господ. Она никогда не пила из этого источника, хотя под палящим солнцем набирала там воду, чтобы отнести господам. Не было случая, чтобы у нее повернулся язык спросить: почему эта водица не для всех. Она делала лишь то, чему выучилась. Она стояла на узкой подкове моста, перекинутого на остров, и любовалась водяными лилиями и радовалась этим белым цветам, которые так быстро теряют красу и жизнь, когда их вырывают из родной стихии и уносят, душа их длинные черные стебли. Фройляйн, подобно этим цветам, оставалась в своей стихии, которую переняла у них. И она сторонилась всего чуждого. Ее окутывала некая вуаль, отделявшая от мира и служившая ей защитой. Она была настолько инородна всему твердому и грубому, что ее близость даже не ощущалась. В своем обособлении она была едина со всем сущим, была кротким человеком, в силу великого знания. У нее не было необходимости молиться, она могла бы жить вне церкви, однако никогда не забывала исповедаться перед священником Иоганном Вагнером...
Розалия Ранц слышала слова графини. Их поток превращался в поток образов, которые вырывали Розалию из молитвенной сосредоточенности. Она видела какие-то пространства и не знала, зачем они и откуда. Она видела саму себя в этих картинах и чувствовала, что и ее разглядывают на них. Она видела себя в добрых и дурных образах. Вот она плачет в своей комнате, завидуя красивым белокурым волосам Лукреции и оттого, что самой так хочется быть дочерью Марии Ноймайстер. Она видела каких-то незнакомых людей, чьи лица были закрыты для нее.
После речи графини молящиеся прочитали литанию. Графиня открыла одну из дверей и впустила священника Иоганна Вагнера. Он явился благословить усопшую. Он обмакнул кропило в серебряный сосуд со святой водой, который держал в руках один из причетников, и взмахнул им над лицом покойной. Напечатлев на гробе свой долгий взгляд, он покинул комнату.
Девушки встали и двинулись вслед за графиней, которая подошла к стоявшей на помосте стеклянной вазочке с веткой туи. Графиня взяла ветку и совершила ею крестное знамение над головой фройляйн. Затем передала ветку девушкам. Они последовали ее примеру.
Ночью Розалия Ранц думала о камелиях. Она вздрогнула, услышав короткий раскат смеха там, наверху, в комнате графа. Она видела фройляйн Винки, гулявшую со старыми дамами по парку. Они часто останавливались и поглядывали на башенные часы. Они всегда выбирали свои маршруты так, чтобы часы были на виду. Князь всегда сворачивал, завидев Винки.
Розалия Ранц прикрыла глаза ладонью, будто хотела тем самым прогнать привидевшиеся картины.
Из комнаты она вышла еще на рассвете. С девушками встретилась в церкви, где священник Иоганн Вагнер читал утреннюю проповедь. Для своей короткой речи он выбрал какую-то притчу, но не упомянул покойницу, чьи похороны должны были состояться утром.
Подходя к вилле, девушки увидели столпившихся у входа людей. Возле узкой лестницы томились ожиданием певчие церковного хора во главе с Иоганном Кеглем.
Девушки поднялись в комнату. Графиня велела им встать справа и слева от гроба и держать в руках свечи, извлеченные из жирандолей.
Лицо покойной уже не было таким бледным, как днем раньше.
Анна Хольцапфель появилась вместе с Иоганном Вагнером. Она встала на колени и начала читать молитву, ей вторили остальные. Священник еще раз благословил усопшую, а затем они с Анной покинули комнату. Анна Хольцапфель плакала.
Когда пришли Каргель и Эбли, Розалия Ранц поняла, что видит фройляйн в последний раз. Каргель и Эбли подняли крышку и закрыли гроб.
Графиня накинула на лицо вуаль.
Желтые язычки свечей беспокойно трепетали, так как у девушек дрожали руки. Каргель и Эбли заколотили гроб. Затем разгладили ажурное кружевное покрывало на крышке. Цёлестин и Мандль помогли им поднять гроб с помоста. Все вчетвером они подставили под него плечи и вынесли из комнаты. За ними двинулась и потянулась белая вереница девушек. Они на ходу задули свечи и положили их на столик в холле. Снаружи, на лестнице, топтались Макс Кошкодер и Генрих Цветочник. Гроб поставили на черный траурный помост. Когда запел хор, все, кроме священника и Анны Хольцапфель, преклонили колена. Пели «Господь к тебе уже близко».