Первым делом я попытался поговорить с несколькими знакомыми в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне. То, что я от них услышал, и то, как проходили эти встречи, чуть не заставило меня опустить руки: под покровом дружелюбия скрывалось решительное предостережение отказаться от дальнейшего расследования, связанного с убийствами Джона Прайса и Макса Дженкинса. Очевидно, министр юстиции и директор ФБР и так не слишком хорошо ко мне относились — по их мнению, в своей книге я самым неблагоразумным образом уложил выдающихся личностей американской истории под стеклышко психологического микроскопа и вдобавок что-то на этом заработал. Но помимо личной неприязни я услышал в этих предупреждениях кое-что еще, и после нескольких встреч чувствовал себя абсолютно сбитым с толку. В моем деле быстро привыкаешь к пустым угрозам со стороны местной полиции, которая всегда подозрительно относится к тем, кто копается в биографиях политиков; но когда к делу подключились федералы, мне стало не по себе.
И все же я полетел во Флориду, чтобы попытаться встретиться с доктором Эли Куперманом, антропологом и арестантом. Он сидел в одной из новых государственных тюрем, управляемых корпорациями, — в исправительном центре Бель-Айл близ Орландо. Здание изначально было построено под школу, однако не слишком отличалось от тюрьмы из-за высокого уровня подростковой преступности во все более превращающихся в гетто американских пригородах. Когда во Флориде, как и во всей Америке, наказание стало важней образования, каменную глыбу без окон с легкостью превратили из места обучения в место заключения.
Я прибыл в Бель-Аил в полдень, попросил о свидании, и к моему изумлению оказалось, что доктор Куперман не только согласен говорить со мной, но и сам настаивает на встрече. Встречу он, однако, потребовал перенести на вечер следующего дня.
В семь часов, когда я занял свое место за прозрачным пуленепробиваемым барьером на втором этаже тюремного здания, на улице уже начало темнеть. Вскоре в комнату за барьером вошел охранник, а за ним мужчина среднего роста и телосложения со смуглым лицом и вьющимися каштановыми волосами, в изящных очках в черепаховой оправе. Это был Эли Куперман. Он сразу узнал меня, как и я его, и решительно уселся напротив. Охранник включил переговорное устройство.
— Доктор Вулф, — сказал Куперман с улыбкой, — какая честь для меня. Я читал вашу книгу, она восхитительна.
Казалось, что лишение свободы ему абсолютно безразлично.
— Доктор Куперман, — я кивнул, отвечая на его комплимент, — я тоже много читал о ваших работах, хотя не вполне понимаю, каким образом они привели вас сюда.
— Не вполне понимаете? — Куперман снова улыбнулся. — Что ж, надеюсь, вы скоро все поймете. Кстати…
Он расстегнул рукав голубой рубашки, завернул его, нажал несколько клавиш на маленькой гибкой клавиатуре, наклеенной на запястье, вновь застегнул рукав, и взглянул на меня с прежней улыбкой.
— Ну вот, у нас есть еще несколько минут. Как бы вы хотели их провести?
Я решил, что "несколько минут" осталось до конца нашей встречи, и задал вопрос напрямик:
— Расскажите мне, какое отношение к смерти Джона Прайса имеет ваш брат.
Куперман дружески взмахнул рукой:
— На это у нас еще будет масса времени. Я думаю, Малкольм сможет объяснить вам все гораздо подробнее, чем я.
— Малкольм?…
— Не беспокойтесь, скоро вы все узнаете. Да, примите мои соболезнования по поводу мистера Дженкинса. Мы надеялись, что он тоже присоединится к нам.
Я был в полном недоумении:
— Присоединится? К нам?
— Да. — Куперман придвинулся к стеклу перегородки. — Понимаю, что вы совершенно сбиты с толку, но, пожалуйста, постарайтесь говорить как ни в чем не бывало. Иначе охранник…
Он вдруг замолчал, и помещение наполнил необычный звук: глухой, рокочущий шум, исходивший будто бы сразу со всех сторон — даже из глубины моего черепа. Звук быстро усиливался; его мощь нарастала, и наконец металлические столы и стулья в помещении тоже начали заметно вибрировать.
— Хм, — сказал Куперман, вновь глядя на часы. Казалось, что шум ничуть его не удивил. — Довольно быстро. Должно быть, они были ближе, чем я думал.
Звук становился все громче. Я бросился к единственному окну и выглянул в темноту. Снаружи ничего не было видно, кроме светильников на верхнем крае тюремной стены, потом что-то заслонило и их. Какая-то темная масса, размерами раза в два больше товарного вагона, надвигалась на нас сверху.
— Что за черт? — прошептал я и обернулся к Куперману. Тот изо всех сил орал в переговорное устройство, пытаясь перекричать усиливавшийся шум:
— Доктор Вулф! Доктор Вулф! Отойдите от окна! Пожалуйста!
Я последовал его совету и, как оказалось, вовремя — расшатанные вибрацией прутья решетки вдруг вылетели из креплений, а армированное оконное стекло даже не разбилось, а скорее взорвалось. Я подбежал к перегородке и увидел, что охранник Купермана вопит от ужаса, зажав уши. — Что это? — проорал я в микрофон. — Куперман, что происходит?
Куперман улыбнулся, но прежде чем он смог мне что-либо объяснить, стена за его спиной затряслась, и через несколько секунд обвалилась наружу, открыв провал в ночь размером в десяток квадратных футов. Когда пыль осела, я увидел за этой дырой на расстоянии около трех футов от здания что-то вроде металлической стены. С тюремного двора сквозь непрекращающийся шум донеслись выстрелы.
Куперман кричал в переговорное устройство:
— Все в порядке, доктор Вулф! Не волнуйтесь! Только спрячьтесь под стол, хорошо?
Я тут же последовал совету Купермана, и это вновь спасло меня — на этот раз от разлетевшихся осколков пуленепробиваемой перегородки. Когда я вылез из-под стола и повернулся к нему, он жестом позвал меня перебраться через остатки перегородки и подойти ближе. Я послушался, и оказался лицом к лицу с охранником Купермана и вторым служителем. Оба они держали пистолеты наизготовку. Куперман обратился к ним, пытаясь перекричать шедший снаружи рев:
— Мистер Суини! Пожалуйста! Это не приведет ни к чему хорошему! Если вы с мистером Фаркасом немедленно уйдете, я обещаю…
Прежде чем Куперман успел закончить, мы стали свидетелями еще одного необычайного явления: на поверхности металлической стены снаружи провала зажглось множество зеленых огоньков, очертивших проем люка. Люк быстро открылся с шипением, очевидно, вызванным разницей давлений. За ним в тускло освещенном проходе стояли четверо мужчин. Мужчины были в комбинезонах, а девушка — в облегающем сером трико: в иных обстоятельствах я бы назвал его "соблазнительно облегающим".
С изумительной ловкостью она перепрыгнула через трехфутовый провал, отделявший проход от здания тюрьмы. При свете стали видны, во-первых, прямые, доходившие до подбородка волосы странного серебристого цвета, обрамлявшие тонкие черты ее лица, и, во-вторых, некое устройство в ее руке — предположительно, оружие, на вид гораздо более сложное и совершенное, чем любое из виденных мной раньше. Девушка навела это устройство вначале на одного охранника, затем на другого. У Суини, охранника Купермана, было достаточно здравого смысла, чтобы бросить свой пистолет и направиться к двери, оставшейся невредимой. Второй же, Фаркас, по глупости выстрелил, хотя от страха не смог даже прицелиться. Пуля попала в стену прямо над девушкой; она на мгновение пригнулась, затем устремила на охранника взгляд, в котором было не меньше изумления, чем гнева. Девушка прицелилась в охранника и, казалось, собиралась уже выстрелить, но потом перевела прицел на стол, стоявший у выхода из комнаты, и нажала на курок. Под беззвучным потоком высокоскоростных пуль стол рассыпался на кусочки.
Выстрели она в охранника, тело его было бы разнесено в клочья — так же, как тело Джона Прайса.
Осознав это, Фаркас выронил пистолет и кинулся к выходу. Когда он исчез, девушка подняла вверх дуло своего супероружия, грациозно переступив, перенесла вес на одну ногу, улыбнулась, кивнув, мне и Куперману, затем коснулась воротника своего костюма.
— Все в порядке, — проговорила она, глядя в потолок. — Они со мной.