Капитан отослал всех. Когда Феррис Диксон прошел мимо меня, блондинка с жесткими глазами все еще держала его за руку, он фыркнул: «Не совсем мое представление о защите, Картер».
Он ушел до того, как я успел ответить, что, вероятно, было хорошо. Но его слова возвращались ко мне, и не только потому, что они меня беспокоили. Я кивнул Джуди Хауэлл, повернулся и пошел за Линдой. Она была в группе своих друзей, и мы сразу ушли. Пока мы ехали к моей квартире, мои мысли лихорадочно метались. В мозаику входили новые кусочки, но они только усложняли вещи. Министр внутренних дел убит во время вечеринки в доме сенатора Аткинса. Убегающий вьетнамец, чей револьвер не совершал убийства. Что он там делал? И почему он так отчаянно пытался сбежать? А что это за собачий свисток у него в кармане?
Может быть, это ничего не значит, сказал я себе. Может быть, у него где-то была собака, и он использовал ее для этого. Возможно, это ввело меня в заблуждение и просто запутало вещи без необходимости. Я решил не упоминать свисток как не относящуюся к делу вещь и сосредоточиться на более логичных вещах.
Зачем им убивать министра внутренних дел? У меня не было ответа на это. Тогда зачем им пытаться убить сенатора Аткинса, если они хотят использовать его для своих разведывательных экспериментов по контролю над разумом? Мертвым призраком немного сложнее управлять. Это поставило под сомнение мою теорию о том, что они пытались убить сенатора, промахнулись и убили вместо него Филлмора Бентона. Вся эта чертова чехарда становилась все более сумасшедшей.
Когда я остановился перед своим домом, холодный, ровный голос ворвался в мой разум. — Ты отвезешь меня к Синтии? сказал голос. Линда. Я совсем забыл о ней. Теперь я виновато смотрел на нее.
"Почему к Синтии?"
«На вечеринке ты больше беспокоился о других людях, чем обо мне», — отрезала она. — А теперь ты за всю дорогу не сказал мне ни слова. Я бы предпочла сегодня увидеть Синтию. По крайней мере, он разговаривала бы со мной.
— Прости, милая, — извинился я. 'Просто так иногда бывает".
«Я знаю, какие у тебя мысли, — сказала она ледяным голосом, — и ты думаешь не обо мне».
«Давай, Линда, дорогая... », — начал я, но она перебила меня. — К Синтии, пожалуйста, — твердо сказала она.
Я вздохнул. Я хотел сказать ей, что буду вести себя лучше, когда мы поднимемся наверх, но я не мог быть так несправедлив к Линде. Мой мозг крутился, мчался и прыгал из одного состояния в другое. Я знал, что это не остановится, как только они займутся этим. Я волновался. Что-то происходило прямо у нас под носом, в столице Соединенных Штатов, и я понятия не имел, что именно. Я завел машину, и мы молча поехали к дому Синтии. Я не мог винить Линду, хотя у меня возникло подозрение, что она злится больше из принципа, чем по другим причинам.
«Позвони мне, когда снова заинтересуешься женщинами», — бросила она, влетая в многоквартирный дом Синтии. Мне пришлось наблюдать над ее исчезающей спиной. Я вернулся в свою квартиру и лег спать. Но не было сна. Половина ночи прошла, пока я пытался собрать все воедино. Все, что я видел, это руки вьетконговцев или северных вьетнамцев, проникающих на тысячи миль в самое сердце американского правительственного центра. Здесь был враг, темный и зловещий, и он сочетал в себе очень древнюю хитрость с очень современными знаниями о человеческом поведении.
Это было пугающее сочетание. Мы сидели на бочке с порохом небывалых размеров. Я был уверен, что будет мощный взрыв. Может быть, он уже был подготовлен, но мы этого не знали и не понимали.
Из моего окна я увидел освещенный купол Капитолия, белый и красивый ночью. Этот купол стоял неприкосновенным, несмотря на многочисленные угрозы его целостности, его значению, его сути. На этот раз из тени Вьетнама, из зловещих глубин человеческого разума он столкнулся с угрозой иного рода, с угрозой человеческому духу, которая может уничтожить нацию, которую отстаивал Капитолий, ее права на жизнь, свободу и свобода стремление к счастью. По мере развития методов контроля над разумом, разработанных Сонёном, этот белый изящный купол будет управлять нацией людей-компьютеров, запрограммированных подчиняться воле других.
Я ничего не понял. Я заставил себя заснуть, когда рассвет начал окрашивать небо.
Глава 5