— Опасней? — переспросил Плажо. — Однако, просматривая ваше досье, я не могу найти свидетельства хотя бы одного совершенного вами преступления. Тем более — убийства. Вас всегда арестовывали по подозрению.
— Во Франции мне никогда не везло, — вздохнул Звойнич.
— Почему же вы остались здесь? Вроде у вас тут нет никаких связей — ни родни, ни врагов.
— Я люблю Францию, — пробормотал Звойнич. — И никогда ее не покину, если только вы не выставите меня отсюда.
Плажо был невольно тронут. Он закрыл досье и закурил «Галуаз».
— Очень хорошо, — сказал он, — позвольте мне подытожить. Вынести окончательного решения я не могу, пока до конца не уясню проблему. Я принял это бюро только вчера, и вы настойчиво намекали, что я еще не разобрался во всех моих обязанностях. Это я понимаю не хуже вас. Но попробуйте поставить себя на мое место. Ко мне приходит человек восьмидесяти четырех лет…
— Восьмидесяти пяти.
— Восьмидесяти пяти, прошу прощения. У меня и в мыслях не было укорачивать вам жизнь. Итак, вы являетесь ко мне, передвигаясь с помощью двух палок, и объявляете себя неистовым и знаменитым убийцей. Поскольку человек я по натуре вежливый, я предлагаю вам сесть. Вы принимаете мое предложение с явным облегчением, ибо с трудом поднялись на четвертый этаж. Затем предъявляете мне сегодняшний утренний выпуск «Орор», в котором сообщается о предстоящем визите имама Хеджаза с целью содействовать лучшему взаимопониманию между народами Франции и его страны. Я спрашиваю вас, какая тут связь с вашим собственным визитом. Вы выражаете изумление и сообщаете, что мой предшественник мосье Латий понял бы сразу. Я стою на своем, и вы объясняете, что жизнь имама в опасности. Мне становится любопытно, и я спрашиваю, есть ли у вас информация, позволяющая сделать подобное заключение. Вы, сердобольно улыбаясь, отвечаете, что у вас может возникнуть искушение убить имама, если я не вышлю вас на неделю на Корсику. Послушайте, любезный, вы хотя бы имеете представление, где находится Хеджаз?
— Неважно, где он находится, — ответил старик. — Я — враг всех самодержцев, и народ этой несчастной страны заслуживает освобождения, где бы она ни находилась. Ни один деспот не может спать спокойно, покуда я жив.
— Скажите, — спросил Плажо, — а как поступил бы в такой ситуации мой предшественник мосье Латий?
— С ним спорить не приходилось, — отвечал Звойнич. Мосье Латий отчетливо осознавал угрозу, которую мы представляем для гостей республики. Он немедленно подписал бы приказ о высылке, и сегодня же вечером мы были бы в самолете.
— Сегодня вечером? — искренне изумился Плажо. Но ведь имам прибывает только послезавтра!
— Не тот был человек мосье Латий, чтобы рисковать, когда в деле замешаны отчаянные головы.
— Ясно. Когда вы говорите «мы», речь, я полагаю, идет о пятерых ваших коллегах.
— Да.
— И где же они, эти пятеро ваших друзей?
— Уже упаковались и готовы отправиться в путь.
— То есть?
— Узнав из утренней газеты о приезде имама, мы провели совещание, и я был направлен к вам делегатом от нашей группы.
Плажо достал карандаш:
— Не могли бы вы сообщить мне имена пятерых ваших друзей?
— Разве это необходимо? Мосье Латий…
— Мосье Латия больше здесь нет, — резко перебил его Плажо.
— Очень хорошо, — отвечал Звойнич. И назвал поименно всех пятерых представителей региональных центров Интернационала нигилистов, в том числе единственную особу женского пола мадам Перлеско, более известную в нигилистских кругах как Роза Лихтенштейн.
— Ладно, — сказал Плажо, — но дать вам ответ сегодня я не могу.
Звойнич и не пытался скрыть охватившее его раздражение.
— Завтра, — буркнул он, — может быть уже поздно.
— Что ж, нам придется пойти на риск.
Звойнич с трудом поднялся со стула. Казалось, он думал, что производит большее впечатление, воздвигшись на все свои пять футов и восемь дюймов.[2]
— Вы еще молоды, — мрачно объявил он. — Любого, кто в молодости достигает поста начальника управления, принято считать подающим надежды. Но собственная ваша близорукость может погубить вашу карьеру.
— Знаете, что я думаю? — ответил Плажо. — Я думаю, вам следует обратиться к врачу.
— Вот как? Не пришлось бы вам самому вскоре стать объектом внимания врачей.
— Вы угрожаете мне?
— Я угрожаю каждому, кто встает на моем пути.
Сунув под мышку жалкий чемоданчик, старик взял в каждую руку по палке и заковылял к двери.