- Доктор мне и то и се, а я по-своему: морской водой.
Бодров знал, что она все время болела.
Он смотрел, как она, удерживая равновесие и стараясь не замочить ног, набирала шипучую воду в булькающую пузырями бутылку, фигура нагнувшейся там внизу женщины казалась девически-стройной.
Он смотрел на нее, как на все сегодня, совсем новыми глазами.
И вдруг понял, что смутно всегда возникало в нем, когда он видел ее, говорил с ней.
Деревня в пустой степи, ему пять лет, хлопотливая тетя Пыся, Прасковья, его родная тетка, он почти не помнил ее, помнил, что была она тучна, в своих черных юбках до земли не ходила, а катилась, как гладкий шар, вечно в движении, не ведая покоя. И что, завидя его, она извлекала из бездонных карманов конфету в замусленной обертке, раковую шейку и трепала его русые волосенки белой ласковой рукой. И он помнил милый, опрятный, уютный, похожий на дух полотняных мешочков с отжатым творогом бабий запах - и это был
- Так обедать к нам, милости прошу,- повторила Анна Степановна.
За морским рукавом, на желтую далекую гряду у выцветшего неба капнули оливковое пятнышко - рощу, и посреди нее как будто косо серела пирамидка.
- В три-то у меня заседание: я школьник на переменке, простите, Анюта, может быть, завтра.
Он знал, что не сможет и завтра.
- Ну, жаль,- уже робко проговорила Анна Степановна и поникла.
Он передал привет Юрию.
На часах было одиннадцать.
Некоторое время он, куря, смотрел, как через бухту трудолюбиво перебирались катера: зарываясь носом, с натугой вспарывая, дробя тяжелые пласты воды в высокий белый бурун; палубы нет - закупоренные плавучие вместилища; таких Бодров прежде не видывал. В середине бухты встречаются два фонтана - один вырастает, приближаясь, другой сжимается в сверкающую снежную точку.
Бодров смотрел на все новыми глазами.
"Великолепно успею" - и он пошел к причалу, взял квиток и вместе с толпой спустился через одну из двух растворенных дверец в свежую соленую сырость вместилища катера. Матрос дометал между ног входящих остатки воды.
Взвился взводень, грудь катера мазнуло мокрым заплаканные иллюминаторы ослепли, через продухи забивало воду, она перекатывалась под скамьями по решетчатому полу, люди не обращали на нее внимания - лишь поджимали колени. Ехало много рабочих, домохозяйки с авоськами овощей и дынек, девушка напряженно сдвинув шнурочки бровей, раскрыла немецкий учебник.
- Зачислили?- спросила вторая.
- Сегодня в шесть группа.
- Идем вместе. Я тоже решила - в испанскую.
Бодрый мужской голос объявил:
- Гостя проводил.
- Ленинградца?
Ни за что не хотел плыть на "Ленсовете".
- Качки испугался?
- Сто разов повторял: "Я-то уж знаю!" Является как с выигрышем в трехпроцентном: билет на "Абхазию". Эге, милый, говорю, это и есть "Ленсовет", угадал: переименовали!
- Рок. Царь Эдип. Видели в тбилисском театре? - Сказал с заметным акцентом черный как смоль грузин, очевидно - студент и засмеялся одними глазами.
Сергей Иванович перебрался на корму. Там оставался открытый узкий лаз из кузова. Упругие крылышки яхт, то ложась, то выпрямляясь, стайкой проносились мимо катера.
- Завтра регата,- восхищенно выговорили сзади.
А мальчик лет семи взбегал по приступкам и, держась за створки лаза, высунувшись, самозабвенно впился - не в крылатых красавиц, не в пенистые следы на металлически-тяжелых валах, а в низкий, точно вобравший внутрь себя всю неимоверную силу - как вобравший плечи исполин - очерк военного корабля. На нем громадно рисовались белые цифры и название - знаменитое имя полководца. Он стоял так нерушимо, будто вырастал прямо со дна утес или риф. Волны бессильным зигзагом штриховали его подошву
- Олешка! - ринулась к мальчику мать.
- Ничего с ним не будет,- сказал офицер, - моряк растет.
- И пусть, - поддержала соседка, - на штатского в нашем городе ни одна девчонка не глянет.
Бодрову стало совсем весело.
Это вышло лучше, чем можно было ожидать, думал он. Оптимальный вариант, изящество в решении - чувствуешь и видишь сразу, когда не просто решено, а есть изящество в решении, две речки. О ресурсах второй даже не помышляли. Каптаж артезианских вод. Карстовые воды. Профиль водохранилища,- чрезвычайно удачно все сошлось в рельефе, смета выйдет процентов на 45 меньше первоначальной. Правильно - центральный пункт сегодня, в три часа, на совещании. И, естественно, в министерстве тоже. В сущности, и без меня бы - Василий Матвеевич абсолютно в курсе.
Но он ни за что не передоверил бы радости и удовольствия самому еще раз, вслух, перед всеми перечесть эти стройные ряды чисел,- линии жизни, роста, расцвета города на ближайшие 15-20 лет,- сейчас нет смысла загадывать дальше.
На площади у причала сновал и толпился народ, ждали на конечной остановке два автобуса - совсем другой мир, чем по ту сторону бухты.
- В пять здесь, не забудь! - крикнула девушка подруге.
- Так я в испанскую, одобряешь? - ответила та.
Улица, двойной ряд белых трех- и четырехэтажных домов, круто подымалась кверху, за дворами обнажались изломы скал, оплетенные колючей дерезой. А пирамида исчезла - очевидно, скрытая горбом.
Бодров спросил на остановке:
- Как добраться до старого братского?
- Вот в этот садитесь, и довезет.
Именно в этот набежали из катера, стояли в проходе.
- А если пешком?
Отвечавший, Парень в зеленой куртке с вязаным воротником, посмотрел, оценил:
- Не дойдете!
И посоветовал:
- Подождите второго.
"Вырядился, тьфу черт, как жених. "Выходной" свой напялил ради высокоторжественного дня,- вон что - поморщился Бодров.- Явно - приезжий, бездельник, белая ворона". Автобус двинулся, охнув рессорами. Тем лучше. Интереснейший микрорайон - походить посмотреть,- с обычным своим любопытством решил он.
Обошел площадь. Потолкался среди людей у киосков. Поднялся по улице. побывал во дворах. Спустился к рыболовам, любуясь непривычным ракурсом далекого центра города.
Автобус уже стоял снова. Бодров сел. И тотчас увидел садящегося парня в зеленой куртке. "Не уехал и сам, советчик",- насмешливо отметил Бодров. Он смотрел, как от причала к остановке опять двигался поток людей. И вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Рывком, как от прикосновения, он оборотился. Зеленый сел не один. Их было двое. Второй, в новой коротенькой кожанке с множеством прямых и косых карманчиков на молнии, мгновенно отвел глаза.
Сергей Иванович сердито нахмурился. Больше он не обращал на них внимания. И вторично всей кожей ощутил неотвязный взгляд. "Черт, неприятно", подумал он. Глаза парня сразу потухали, как только Бодров оборачивался: он не видал их. Лицо по вертикали было короче, чем в ширину - точно сплюснутым. "Сколько сейчас времени? Со всеми этими отданиями и пропусками машин не опоздать бы к трем... Слезть? - перебил он себя. - Из-за вот этих?!
А в чем, собственно, дело?"
Вошли кондуктор и водитель. Дверь закрылась.
Мотор ревел на форсированных оборотах, мощная машина брала долгий, трудный подъем, и вместе с нею, все тем же двойным, сверкающим рядом, брали этот подъем дома, далеко впереди, вверху вырезаясь на прохваченной ветром голубизне выцветшего неба. Сергей Иванович будто воочию видел тысячи рук, кладущих камень за камнем, крепящих блок за блоком, - победный труд, восходящий дом за домом к хребтине нагого, безлюдного, железно-неподатливого горба. Простая, обычная рабочая окраина, здания, не стиснутые в стадо - отовсюду открытые свету и воздуху, чудо, чудо наших дней. Не замечаешь его там, у себя дома, а вот в этом городе, куда занесла судьба...
Шумно возвращались из школы ребятишки - конечно, бегом, вприпрыжку там, где круче.
Оттуда, с вершины он оглянулся назад, и застиг не успевший погаснуть, прямо воткнутый ему в спину взгляд. В нем не любопытство. Это взгляд. У парня на нижней челюсти редкие, криво, веером сидящие зубы. Зеленый, "знакомец" ни разу не посмотрел в сторону Бодрова. Обоим не было и по двадцати лет.