Проводя следствие только на обличение большевиков, Александров и те, кто им руководил, не давали ходу материалам, разоблачавшим Ермоленко и русскую контрразведку в организации провокации против большевиков, а также тех, кого за волосы притягивали к большевикам. В материалах дела подшиты документы, подтверждающие этот вывод:
«И<сполняющий> Секретно д<олжность> Судебному следователю
Начальника Центрального по особо важным делам контрразведывательного Александрову отделения при Главном управлении Генерального штаба
4 октября 1917 г.
№ 26504
Петроград
По приказанию начальника Генерального штаба при сем, препровождая копию с письма Скоропис-Иолтуховского, адресованного в редакцию газеты „Новая жизнь“ и задержанного цензурой, прошу сообщить, подлежит ли передаче подлинное письмо в редакцию или же таковое подлежит препроводить Вам.
Приложение: копия письма…»
К донесению также прилагался «меморандум», подписанный военным цензором Анастасией Трейден. В нем есть следующие примечательные строки: «…ввиду того, что автор настоящей статьи Скоропис-Иолтуховский подлежал аресту как лицо, причастное к событиям 3–5 июля сего года, нынешняя же его статья, при появлении в газетах, содействовала бы возбуждению общественного мнения против Временного правительства, а в частности, против контрразведки, считаю необходимым представить заказное письмо за № 2339 на усмотрение контрольного бюро».
Письмо Скоропис-Иолтуховского, направленное из Стокгольма в Петроград в редакцию газеты «Новая жизнь»,[139] под бдительным контролем Александрова так и осело в его многотомном труде — «Деле о вооруженном восстании…». Приведу отдельные выдержки из него.
Признавая себя украинским националистическим деятелем, «членом президии» уже упоминавшегося «Союза освобождения Украины», Скоропис-Иолтуховский отрицает свою близость не только к большевикам, не только к социал-демократии вообще, но и к любой другой партии. Комментируя выдумку Ермоленко о том, что в Берлине якобы состоялось «два собрания социалистов», в которых принимали участие Ленин и Иолтуховский, причем Ленин останавливался на квартире последнего, автор «арестованного» цензурой и контрразведкой и «заключенного» в архивы Александровым письма в «Новую жизнь» уточнял:
«Я открыто заявлял и заявляю, что со времени моего вступления в „Союз осв<обождения> Украины“ веду беспартийную националистическую политику, и это подтвердят все украинские социалисты… Ленина я никогда и нигде не встречал. Ни к какой русской социал-демократической организации никогда не принадлежал. Даже когда я, как член „Украинской социал-демократической спилки“,[140] входил таким образом в состав Р.С.Д.Р.П., то и тогда никакого отношения к Ленину, как к представителю русского большевизма, не имел, так как теоретически стоял ближе к меньшевикам, а „Спилка“ и вообще никогда не была фракционной организацией.
Полагаю, что если бы Ленин во время войны действительно был в Берлине на какой-нибудь социалистической конференции, то я бы об этом мог скорее знать, чем Ермоленко. Думаю, что это такая же ложь, как и утверждение, будто Ленин останавливался у меня».
Скоропис-Иолтуховский заявлял, что о Ермоленко он никогда даже не слышал, что не мог ожидать его в Киеве, поскольку выехал из Берлина не в апреле, как утверждает Ермоленко якобы по информации германского Генерального штаба, а в конце июня. Причем «находился все время не в Киеве, а на островке Юме, напрасно ожидая от министерства иностранных дел разрешения на приезд на Украину».[141]
В приписке к своей статье Скоропис-Иолтуховский ссылался на № 182 газеты «Русское слово», которая сообщала о денежном переводе на 40 000 рублей, полученном в Хабаровске женой Ермоленко от мужа. В материалах дела, собранных Александровым, есть телеграммы, подтверждающие этот факт. Но следователь по особо важным делам такие нападки на «самого важного свидетеля» попросту игнорировал. «Не замечал» и более острую критику в отношении провокации, подготовленной весьма удивительным и подозрительным для военного времени альянсом противоборствующих разведок — германской и русской. К примеру, газета «Рабочий» (№ 8, 12 сентября по н. ст. 1917 года) поместила статью «О клеветниках».[142] Имелись и более ранние публикации. В одной из них, в частности, есть такие строки:
«Итак, германские офицеры, чтобы склонить Ермоленко к его бесчестному поступку, налгали ему бесстыдно про Ленина, который, как всем известно, как официально заявлено всей партией большевиков, сепаратный мир с Германией самым решительным и бесповоротным образом всегда и безусловно отвергал… политически грамотный человек тем более не усомнится в этом, что сопоставление Ленина с каким-то Иолтуховским (?) и „Союзом освобождения Украины“ есть нелепость…».[143] Эти выводы ценны тем, что они излагались по горячим следам провокации и не кем иным, как самим Лениным, которому ЦК партии запретил являться в следственные органы и в суд. А ведь Александров, который усиленно добивался этой явки, мог посчитать их за показания. Тем более что в различных публичных выступлениях той поры непричастность Ленина к порочащим его связям с немцами доказывали даже те авторитеты, на которые ссылались «изобличители». Александров и это не учитывал. Брал во внимание только то, что было выгодно официальной, распространяемой в прессе, точке зрения.
Осуждая эту непозволительную «методу», Козловский в уже упоминаемом здесь заявлении писал: «…при допросе свидетеля Алексинского, показывающего, что „потом выяснилось, что Ленин и Зиновьев освобождены по личному предписанию австрийского премьера министров Штюрка, как лица желающего поражения России“, — суд. следователь Александров не ставит ему вопрос: „из чего“, „как“ это выяснилось для г. Алексинского».
В материалах дела, собранных Александровым, подшит этот протокол допроса от 11 июля 1917 года. В нем значилось, что «Алексинский Григорий Алексеевич, бывший член второй Государственной Думы, 38 лет, православный…». Ну, а показал он следующее: «Ленина я знаю около 10 лет, был о нем очень хорошего мнения в течение только 2–3 лет, но по переезде моем за границу разочаровался в нем… Здесь же считаю необходимым привести позднейший факт, относящийся к октябрю 1914 года: Ленин и Зиновьев, проживавшие в Австрии близ Кракова, были арестованы австрийскими властями, как русские подданные, но вскоре освобождены с правом свободного выезда в Швейцарию… потом выяснилось, что Ленин и Зиновьев были освобождены из-под ареста по личному предписанию графа Штюрка — австрийского премьера, который освободил их, как лиц, желающих поражения России и деятельность коих полезна для центральных империй…».[144] Изобличая Ленина в связях с Парвусом (Гельфандом), тоже пребывающим в услужении у немцев, Алексинский вручил Александрову «вещественные доказательства» — рукопись на 27 страницах, представлявшую собой копию статей, напечатанных в изданиях «Россия и Свобода» и «Призыв», выходивших в Париже. Ни свидетеля, ни следователя при этом не смутило, что среди этих «вещдоков» имеется публикация, на которую часто ссылался Алексинский в своих статьях, но в которой вслед за резкой критикой Парвуса звучит «похвальное слово»… Ленину. Автор этой статьи, доктор Фридман, упрекает Парвуса примером Ленина. Имеется здесь и краткое объяснение, почему австрийские власти освободили Ленина из-под ареста, как «свободно» он уезжал… Еще больше удивительно то, что эта публикация — антивоенная, в духе Циммервальдской конференции[145] и многих ленинских выступлений, за которые на него так ополчились Бурцев, Алексинский, Керенский и др., за которые следователи Александров и Соколов выставляли его в следственных выводах изменником. Уж и впрямь у клеветы стыд слеп и нем, а она сама — стоглаза и стоязыка. Похоже, что Алексинский с Александровым подходили под этот образ. Иначе чем объяснить, что публикацию за подписью доктора Фридмана они зафиксировали как одно из первостепенных доказательств вины Ленина и большевиков. Но суди сам, уважаемый читатель, по выдержкам из этого «вещественного доказательства»:
«Документ № 1.Открытое письмо Парвусу д-ра Якова Фридмана, напечатанное в швейцарских газетах и перепечатанное в № 2 газеты „Россия и Свобода“ (26 сентября 1915 года):
„Ваше выступление в последнее время в качестве защитника дела двойственного союза против тройственного произвело в социалистическом мире большое впечатление. Очень редко случается, что с.д. Вашего положения, вместо того, чтобы бороться против войны и локализовать ее страшное действие, ездил из страны в страну и старался вовлечь в войну страны, остающиеся до сих пор нейтральными. Вы заявляете, что Вашей деятельностью Вы боретесь с царизмом. Эта цель сама по себе похвальна, надо только удивляться тем средствам, к которым Вы прибегаете, чтобы осуществить эту цель.
Вскоре после начала войны Вы издали воззвание под заглавием „Против царизма“ и подписались под ним. Содержание этого воззвания ни в коем случае не социалистическое. Вы в нем утверждаете, что вся вина падает на русское правительство… все среднеевропейские державы представлены настоящими сиротами, которые борются за всеобщую свободу против русского варварства… Это воззвание Вы поручили распространить несуществующим русским с.-д. организациям, — эти, наверно, отказались бы от чего-либо подобного, — а „Союзу борьбы за вызволение Украины“… Вот это именно обстоятельство и побудило меня обратиться к Вам с этим письмом… В Австрии всем известно, что этот „Союз вызволения Украины“, во главе которого стоят Басок, Скоропис и др., ни в коем случае не революционная организация. Он создан немецкими и австрийскими официальными и полуофициальными кругами и существует благодаря тем деньгам, которые в изобилии притекают через Вену и Берлин. Далее, этот „Союз“ открыто ставит своей целью основание украинской монархии с каким-нибудь принцем (вероятно, Гогенцоллерном) во главе… Несмотря на то что Вы русский с.-д. и, следовательно, также русский подданный, Вы, как таковой, разъезжаете открыто и свободно из Турции на Балканы и оттуда в Вену и Берлин и назад. Но Вы ведь не так наивны, чтобы думать, что Вам представляют эту привилегию только потому, что Вы русский революционер. Вы не можете этого думать уже потому, что Вам так же хорошо известно, как и мне, что очень известные русские руководители партии, как Ленин и депутат Государственной Думы Ягелло, после объявления войны были интернированы и что первый только благодаря вмешательству австрийских товарищей мог оставить Австрию. Заметьте хорошо — оставить, но не разъезжать. Не поразило ли Вас это обстоятельство? Или Вам неизвестно, что Ваша деятельность приятна властям центральных держав и их намерениям…“».[146]