— А если бы зеленая шляпа действительно имела подтекст?
— А она на самом деле имеет его. Во-первых, когда человек пишет, он порой добавляет символизм, сам этого не замечая. И тогда сам может найти в своей книге скрытое, но не то, что хотел скрыть. Умный в этом случае подчеркивает это, а дурак вычеркивает. Хотя умный всегда действует именно от скрытого, а не от явного. Только дурак хочет контролировать все и обо всем знать…
Где-то в зале
— Так что получается, мы плохие, или нет? — спрашивал Барс.
— Конечно, плохие, — отвечала Оса, водя указательным пальцем по корешку книги.
— Но ты только что сказала, что мы другие, неправильные…
— А что, по-твоему, означает «плохо»?
— Ну, то же убийство, например.
— Нет, это понятно, что убийство, но вообще, что есть понятие плохого, злого?
— Неправильное?
— Почти. Но точнее будет сказать: полностью отличающееся от правильного. Человек живет, размножается, мужчины спят с женщинами, женщины оберегают детей, люди любят и любимы, но еще и ненавидят друг друга, они едят, пьют, ходят в туалет — все это вещи правильные. А вот тебе другой ряд: самоубийцы, онанисты, гомосексуалисты и лесбиянки, мать, ненавидящая сына, и не желающего детей вовсе, ненормальная любовь к предметам, или иначе фетишизм, противоестественная любовь заложника к террористу, или ненависть жителя села к жителю столицы, анорексия, булимия, капрофилия — все это вещи неестественные.
— И поэтому неправильные?
— Нет, просто неестественные. А вот еще одни ряд: колдовство, маньячество, ритуальный каннибализм, полный отказ от всех взглядов социума, попытка изменения собственного сознания, тотальный эгоизм. Вот это вещи неправильные и плохие. Злое отличается от нормального, правильного и даже неестественного, оно полностью иное, чуждое и присуще одному единственному человеку. У каждого свое зло.
— А какое оно у меня?
— Его поиском ты и занимаешься.
Где-то в спальне
— Не знаю, а на меня Пикуль произвел хорошее впечатление, — говорил Сеня.
— Как и на всех начинающих читателей. Но ничего нового он не сказал, по большей части, все его книги, это пересказ Ключевского и советская пропаганда.
— А разве имеет значение, было ли об этом написано раньше, или это лишь пересказ, заключенный в блестящую форму. Ведь Ключевский писал скучно, а Пикуля и читать интересно, и познаешь новое.
— А знаешь, я думаю, ты прав…
Где-то в зале
— А как ты получаешь заказы? К тебе приходит он и говорит? — спрашивал Барс.
— Не говори ерунды. Кто я такая, чтобы он являлся ко мне лично? — отвечала Оса.
— А как тогда? Я просто хочу знать, чего мне ждать.
— У всех свой способ, ну а ко мне заказ приходит во сне.
— А как ты отличаешь один сон от другого? Ну тот, который с заказом и тот, который просто сон.
— Даже если бы я сомневалась, я бы предпочла выполнить ненастоящий заказ. Все лучше, чем пропустить настоящий. Но и это невозможно. Заказ нельзя спутать ни с чем. Когда ты его получишь, ты сразу поймешь — это он.
— А что это мне даст?
— Очень много Барсик. Так много, что ты даже не можешь себе представить…
* * *
Ее лицо трясется перед глазами в такт движениям его таза. Черные волосы рассыпаны по черной подушке, а бледное тело выглядит аномалией на угольных простынях. Груди трясутся, она кусает губы до крови, содрогается от оргазма снова и снова… но его это нисколько не интересует. Он настолько далек от нее сейчас, что это расстояние не измерить даже парсеками. Хоть по-настоящему он в ней, но его сознание на краях вселенной, здоровается с вековечной тьмой пределов.
Он всего как пару недель поступает так. Теперь секс с Осой вообще перестал значить для него хоть что-то, даже скуку не вызывал. Он уходил в коридоры собственного мозга, а тело двигалось, ласкало, целовало, гладило… И делало это очень долго. В прошлый раз, перед тем как отключиться, он взглянул на часы, а когда кончил, увидел, минутная стрелка сделала два оборота. Это было вчера, и почти на целые сутки Оса оставила его в покое. Половой акт длинной в два часа удовлетворял даже эту ненасытную женщину. И не только из-за времени. Тот самый Барс, который уже давно перестал испытывать к ней влечение, который фактически просто двигал задом вперед-назад, гоняя поршень по влагалищу с невозмутимостью нефтяной вышки, этот Барс теперь стал настоящим любовником. Он уделял полчаса только прелюдии, сам стонал не хуже ее, покрывал все до чего мог дотянуться поцелуями, контролировал темп, то ускоряясь, то замедляясь, когда надо, чтобы дать поволоке устроиться в ее глазах, чтобы она смогла прочувствовать каждый оттенок близости… Но на самом деле пребывал в «матрице» своего рассудка. Падал в темную кроличью нору и летел, летел…