Со стекла на него смотрел уже далеко не прежний красавец, Семен Барсов, а простой парень, или даже молодой мужчина, с совершенно обычной внешностью. Барс лишь хмыкнул отражению, а оно подмигнуло ему, на секунду приобретя прежнюю привлекательность.
Подойдя к прилавку, Барс ощутил странное покалывание на шее, а потом по ноздрям ударил кисловатый запах. Он повел носом, пытаясь выяснить, откуда он исходит, и безошибочно определили — от двух парней, стоявших рядом. В отличие от девушек, они отвели взгляд не потому, что Барс их не заинтересовал, но потому, что почуяли опасность. Барс взглянул на их затылки, волосы там уже начинали вставать дыбом.
— Давайте я помогу, — сказал один из них продавщице высоким голосом, едва не срываясь на скулеж.
Второй тут же бросился на помощь; уже спустя полминуты они запаковали всю батарею бутылок по пакетам и протянули продавщице деньги.
— Сдачи не надо, — кинул тот, что предлагал помощь. — Девушки, пойдемте…
Все вместе они направились к входу, а продавщица с подозрением оглядела тысячную купюру. Накупили ребята максимум рублей на шестьсот, что-то тут нечистое. Поэтому, прежде чем обратиться к Барсу с вопросом, чего он хочет, продавщица просветила купюру и тщательно ее прощупала.
— Что вам, мужчина? — спросила она, все еще подозревая банкноту в фальшивости.
— Два Туборга и пачку Парламента, — отозвался Барс.
Получив пиво и сигареты, Барс вышел из ларька и увидел тех самых ребят с девушками. Они стояли метрах в пятидесяти и явно намеревались устроиться на лавочке, как раз напротив подъезда, где сияло окно. Позвякивая бутылками, Барс направился к ним. Даже в темноте он видел, как парень постарше кинул на него испуганный взгляд, а уши уловили его предложение остальным, пойти поискать другое место. На вопрос девушек, что ему здесь не нравится, парень ответил, дескать, тут мало освещения. Кучка студентов сдвинулась и пошла в противоположную от Барса сторону, а он занял нужную лавку.
Распаковав пачку, он закурил и сорвал кольцо с бутылки. Как же мало тут света… хотя нет, горящее окно освещает двор, будто на дворе день, а в небе сияет солнце. Поразительно, как никто этого не видит. А может просто сумасшествие, наконец, приперлось к нему с авоськами кошмаров и галлюцинаций. Три года провел он у Осы, а для него зима закончилась только сегодня. Хотя почему-то выскочил он не в осени, а летом. Только сейчас до Барса дошло, что в марте он не смог бы сидеть на лавочке в одной футболке. Рука потянулась за телефоном. Так и есть, дата: первое июня. Еще три месяца куда-то подевалось. Возможно, он все это время просидел тут, на этой самой лавке и ждал? Чего ждал? И ответ всплыл, как всплывает раздувшийся от газов труп в гнилом болоте — смердя, и показывая истинное лицо смерти. Но он еще жив. Легкие еще вдыхают дым сигареты, сердце ровно стучит, кожа ощущает тепло летней ночи. А может быть и нет ничего этого? Может он просто спит в спальне Осы, а когда проснется, начнется ритуал утреннего траха. Или еще хуже — что если он сейчас откроет глаза и обнаружит себя в Ставрополе на кровати в родительской квартире. Под матрацем на лопатки будет давить припрятанная винтовка, а он начнет собирать форму в сумку и пойдет на тренировку. А может еще раньше, там в парке, он не убил того парня, не забил до смерти ржавой трубой, а поехал в сауну и провел отличную ночь с девочками? Вот сейчас Барс ощущал, что всего одно его желание, и все вернется, а окно потухнет и, как все окружающие, он не будет видеть этот нестерпимый свет. Всего одно желание, всего пара перестуков сердца и все кончится, даже не начавшись…
Но что если все это было? Или даже, что если все это есть? Он убил того придурка, он стал киллером на службе у Гаврилы, он встретился с убийцей Скорпионом и тот направил его, наставил на путь смерти. А потом Барс изъездил весь мир, убивая деревья, животных, людей и наконец, добрался до Осы, где постиг искусства убивания времени, убивания предметов. И вот сейчас достаточно лишь подняться на второй этаж в подъезде, где даже двери не осложнены кодовым замком или домофоном. В машине на сидении лежит пистолет, в бардачке запасная обойма, а окно светится. И он, будто светляк, манимый фонарным столбом, и одновременно, как умерший, что боится войти в тоннель, где в конце горит свет. А свет ли?