— Сударь, простите, сударь! — А потом тихонько приоткрыл дверь и сообщил: — Вас посыльный ждет внизу. Что я ему ни говорил, не смог от него отделаться. Он сказал, что принес сообщение и обязательно должен передать его лично вам.
— Ладно, Ванг Ю, — вздохнул я. — Пригласи его в гостиную. Я сейчас оденусь и приду.
Когда я спустился вниз, то увидел, что он сидит, изящно откинувшись на спинку одного из глубоких кресел, стоявших в комнате. У него был очень грустный взгляд, видно было, что мысли его витали где-то далеко, что он задумался о чем-то своем. Я обычно двигаюсь беззвучно, поэтому он даже не заметил, как я вошел. «Какое совершенное лицо и тело у этого малыша!» — подумал я. Возраст посыльного определить невозможно, будь ему хоть шесть лет, хоть двадцать шесть, выглядят все они всегда одинаково. Они — истинные шедевры генной инженерии. Они не растут, не старятся, не покрываются морщинами. Но почему-то я чувствовал, что посыльный, ожидавший меня, старше остальных. Кто знает, может быть, он был самым старшим, может, ему было уже к тридцати. Около десяти лет назад газеты смаковали подробности скандала, связанного с посыльными. Переполох поднялся из-за нескольких смертей двадцатилетних посыльных от инфаркта. В газетах тогда писали, что причиной смерти посыльных были инъекции, которые им делали, чтобы те не старели и всегда выглядели детьми. Все обсуждали причины их появления, а потом все опять улеглось, как обычно. Но с тех времен кое-что все же выяснилось: посыльные живут тридцать, самое большее тридцать пять лет. Кажется, эти чудеса генной инженерии, эти искусственные существа действительно не могут жить дольше. Старшим из них сейчас, наверное, около тридцати. И глаза этого, который сейчас сидел передо мной в кресле, судя по всему, выдавали его возраст. Я задрожал от волнения.
— Добрый вечер, посыльный, — поздоровался я. — Кажется, ты хочешь что-то мне сообщить?
— Да, сударь, — он вздрогнул, услышав мой голос. Но не растерялся, и его ясные голубые глаза быстро приняли всегдашнее пустое, беззаботное выражение, обычное для всех посыльных.
— Мсье Жакоб попросил меня передать вам записку, сказал: она очень важная. Ваш слуга утверждал, что вы спите; но мне пришлось настоять, чтобы вас разбудили. Надеюсь, вы меня простите.
— Прошу тебя, дорогой мой мальчик, не извиняйся, — улыбнулся я. — Очень хорошо, что ты пришел. По правде, я давно хотел задать кому-нибудь из вас несколько вопросов о посыльных.
— Городская библиотека, буква «П», — отчеканил он. — Если хотите, могу рассказать, как пройти в библиотеку. Алфавит, надеюсь, вы знаете. Если открыть статью «Посыльные», можно узнать про нас все, что хотите, а может быть, и больше.
Ух ты, какой ледяной тон! Я даже растерялся. Точнее, я не мог понять, что происходит. Наверное, именно о таком говорила Эсме. С этими ходячими энциклопедиями не то что девять часов, а девять минут покажутся кошмаром.
— Хорошего вечера, сударь, — сказал посыльный.
— Хорошего вечера, посыльный, — ответил я.
В этом городе, кажется, все знали, что я интересуюсь убийствами посыльных. А может, его презрительная, раздраженная гримаса была стандартной реакцией на всех любопытных, кто сует нос не в свои дела? У меня из головы не выходили слова Эсме: «Мы им противны». Я открыл и прочитал записку, принесенную посыльным.
Записка мсье Жакоба была написана зелеными чернилами, дрожащей старческой рукой, украшена кляксами и начиналась словами:
Дорогой друг,
Я разузнал кое-что о посыльном, убитом вчера ночью… Тотчас, но только тотчас приходите ко мне в магазин. Нам надо о многом поговорить… Сообщу вам все, что вы хотели знать! Осторожнее с посыльным, который принесет вам эту записку. Задайте ему пару вопросов, если хотите. К примеру, спросите, как пройти в Городскую библиотеку. (Я объясню вам, как). Буква П после О, но до Р. Смеетесь? Шутки в сторону! Торопитесь ко мне, пока я не закрыл магазин.
А заканчивалась подписью:
Я почувствовал, что готов сойти с ума. Я чувствовал себя марионеткой в балагане Жакоба. То он присылает посетителей, зная, что со мной происходит и будет происходить. То он специально начинает говорить на те темы, которые не дают мне покоя, и предлагает выход из них. Если я сейчас занялся этими дурацкими убийствами, вместо того, чтобы сидеть и читать свою книжку о дрессировщике лошадей, то это все из-за него, Жакоба. Кипя от ярости при этой мысли, я пронесся по улицам, как реактивный самолет, и очутился перед магазинчиком Жакоба с дверью ярко-зеленого, как голова селезня, цвета. На двери все так же красовалось: «Moi aussi».