Я уже слышал от кого-то эти слова, произнесенные именно так, именно в этом порядке. От кого же, от кого я их слышал? От господина Волковеда. Конечно, от господина Волковеда. Значит, господин Волковед и мсье Жакоб встречались так часто, что даже повторяли одни и те же фразы в схожих ситуациях… И к тому же скрывали это от меня! А может, весь город повторяет одно и то же, как огромный хор? Они все время встречаются, обсуждают то, что произошло или то, что должно произойти, что-то скрывают от меня — от постороннего, возможно, единственного приезжего в этом городе, хотя он и родной мне, — да еще и ждали, чтобы я раскрыл убийства посыльных! Это нечестно. Чего они все от меня хотят? Чего?!
— Откуда вы узнали, что его зовут Николай, мсье Жакоб? — спросил я. — Конечно, если это случилось сегодня…
— Ах, — вздохнул он. — Первым его заметил посыльный, проходивший мимо. Он бросился к дереву с криками «Николай! Николай!». Мы увидели, что он плачет и причитает над телом. Тело, вероятно, кто-то принес, когда стемнело, и повесил на дереве, чтобы выдать это за самоубийство. Доктор, как только прибыл на место происшествия, сразу понял, что к чему: Николая отравили, он мертв, предположительно, со вчерашней ночи. Но кто его повесил и как мы не заметили вешавших, непонятно. Наверное, из-за темноты, из-за дождя. Да и большая часть лавок к тому времени уже закрылась. Я свою не закрыл, потому что на сегодняшний вечер у нас было намечено собрание шекспироведов. Мой любезный друг — ваш сосед, уже, конечно, рассказал вам: наш друг Ванг Ю собирался читать и комментировать отрывки из «Сна в летнюю ночь».
— Надо же! — удивился я. — В самом деле? О том, что Ванг Ю — знаменитый шекспировед, я узнал только сегодня утром. Мне бы непременно хотелось воспользоваться его драгоценными познаниями, тем более, мы живем в одном доме…
— Мой юный друг, — сказал мсье Жакоб. — Мой юный друг, как же вы нетерпеливы. Не стоит обижаться на то, что жизнь имеет свои тайны. Ибо эти тайны и делают жизнь прекрасной, придают ей ценность и смысл. Подождите немного, и жизнь сама раскроет их перед вами одну за другой. Распутает все узлы. Не скажу, что в молодости не бунтовал так же, как вы, что мое нетерпение не сменялось безудержным гневом…
— Даже держу пари, мсье Жакоб, — перебил его я, — что в молодости вы думали: «Господи, неужели единственный способ выбраться из этого города — моря, которые его окружают?»
Жакоб засмеялся.
— Вы очень внимательны, — сказал он. — И подозрительны. Какие хорошие качества! Однако эти достоинства могут отравить вам жизнь, если вы не научитесь чувствовать меру. Да, мой юный друг, иногда у близких друзей может быть одинаковая манера разговаривать. Вплоть до того, что они забывают, кто из них что сказал, да и не хотят помнить об этом. Один становится проводником чувств другого: их взгляды совпадают, их мысли совпадают, и говорят они одинаково. Я желаю, чтобы и у вас когда-нибудь появился такой близкий, такой важный друг.
— Интересно, мсье Жакоб, а если я скажу, что меня пугает город, внезапно превратившийся в слаженный хор моих друзей, что вы ответите? Что я не знаю меры в применении своих достоинств?
— Да! Да! Да, мой юный друг, — тут же воскликнул Жакоб. — Чрезмерная подозрительность только мешает. Вы увязаете в деталях и теряете возможность отступить и взглянуть на всю картину целиком. Детали губительны, а целое — объясняет все и вселяет надежду.
— Мсье Жакоб, — ответил я, — раньше вы обвиняли меня, что я брожу по нижним этажам высотного дома. Утверждали, что стоит мне выйти на крышу, как я увижу все. Вот я на крыше и меня не оставляет чувство, что какие-то таинственные силы хотят столкнуть меня вниз. Что скажете?
— Убийства мальчиков-посыльных, — сказал он. — Помните: убийства мальчиков-посыльных. Если уж кто и может разобраться в том, что происходит, так это вы.
— Однажды вы послали ко мне Николая, — сказал я. — Он был весьма невежлив.
— Он был очень несчастлив, — сказал Жакоб. — А еще умен. Он повидал жизнь.
— Доброй ночи, мсье Жакоб, — сказал я. — Мне кажется, сегодня ваше шекспироведческое собрание не состоится, ибо моя мамочка вернулась с дачи. Ванг Ю давно уже видит «сны в летнюю ночь».
— Доброй ночи, мой юный друг, — сказал Жакоб. — У вас острый язык и острый ум. Берегите себя.
— В этом городе хотя бы рифму чувствуют и намеки понимают, — проворчал я. — А сколько на земле городов, где нет ни рифмы, ни поэзии. Еще раз — доброй ночи.
Выйдя из его лавки, я быстро зашагал прочь. Не прошел я и двухсот метров, как навстречу мне откуда-то повернул Человек в Медвежьей Шапке. Он пытался на ходу застегнуть брючную пуговицу и так увлекся своим занятием, что прошел мимо, не заметив меня. Я развернулся и осторожно последовал за ним. Тот свернул на какую-то улицу, затем на другую. Остановился рядом со старинным домом, поправил свою шапку и начал спускаться по одной из лестниц, огибавших дом. Вскоре и совсем скрылся из виду. Подойдя поближе, я заглянул вниз. На черной железной двери красной краской из баллончика было выведено: «Пещера». А ниже кривыми буквами: