— Я дорого заплатил, чтобы все знать, — ответил он.
— Дорого, — пробормотал я себе под нос. Для меня нет ничего лучше бессмысленных бесед. Часами могу разглагольствовать, переливая из пустого в порожнее. Но когда кто-нибудь принимается вести осмысленные речи, я и двух слов связать не могу.
— Вы часто путешествуете, — заметил человек. — Постоянно бываете в долгих путешествиях.
— А вы, кажется, не можете улыбаться, — ответил я. — Это и есть плата?
Ох уж эта моя неизменная манера вылезать, где надо и не надо! Однажды я умру со стыда от этой неприличной привычки. Я густо покраснел, опустил голову и уставился перед собой.
Мне было так стыдно, что я больше ни секунды не смог бы высидеть с ним за одним столом. Вскочив со стула, я отдышался лишь у столика, где сидели два степенных джентльмена с карликом.
— Господа, могу ли я сесть за ваш стол? — поинтересовался я. — В данный момент мне крайне необходимо где-нибудь укрыться.
— Будем очень рады, — улыбнулся один из джентльменов, седовласый, с голубыми глазами и толстой шеей. Настоящий лев.
— Гейши обычно развлекают собеседников разговорами о музыке, политике и поэзии, — выдал я. — А о чем вы бы хотели поговорить со мной?
— Мы и так вели приятную беседу, — заметил карлик.
Это было уже слишком. Мне и без того уже опостылел этот мир, а еще всякие карлики будут тут меня жизни учить. Подозвав Сабартеса, я заказал крем-карамель.
Человек-лев попросил: «Простите моего брата. Откровенность можно извинить».
— Вашего брата?! Вот это да!!! Этот карлик — ваш брат? Карлик со львом! — вырвалось у меня.
— Как вы замечательно выразились! — хохотнул карлик. — А может, вы — Шахерезада?
Я едва сдержался, чтобы не сказать: «Вам лучше знать, вы ведь лучше в сказках разбираетесь». А вместо этого произнес: «Как вам угодно, сударь. А теперь, с вашего позволения, мне бы хотелось съесть мой десерт».
Однако от крема-карамели печаль моя проходить вовсе не собиралась. Пришлось подозвать Сабартеса и заказать еще картофельный салат. Когда мне грустно, мне всегда хочется сладкого. А после сладкого — чего-нибудь солененького. Карлик и двое джентльменов увлеклись беседой. Разговор был о Бирме, о ценах на лазуриты, о жирафах и прочем. А я старался незаметно разглядеть смуглого человека за моим столом. Он съел свиную отбивную.
Забирая у него тарелку, Сабартес удивился: «Поразительно, сударь! Разве вы обычно не заказываете что-нибудь с горохом и морковкой, чтобы поиграть овощами в шахматы?»
— Сегодня вечером нет, Сабартес, — отозвался смуглый красавец.
Сабартес? Но разве не я придумал это имя? Он оплатил счет, встал из-за стола и ушел. И сердце мое ушло вместе с ним. А со мной осталось лишь страстное желание отмыть в какой-нибудь реке мою грязную душонку. Или все это мне только показалось — каких-то пять минут.
Не успели эти пять минут истечь, как второй джентльмен, друг брата высокого карлика — человека-льва — проговорил: «Не расстраивайтесь, пожалуйста. Он же пытался вас изменить. Вы только подумайте: вам отдают немножечко любви — не огромной и безграничной любви, а такой же крохотной, как они сами, любви и немножечко нежности — а в ответ на это вас хотят замесить по-своему. И не для того чтобы сделать вас лучше или хуже, а только лишь для того, чтобы вы сделались таким, как им хочется».
— Как вы правы, сударь, — отозвался я. — Как приятно с вами познакомиться. Да что там любовь. И длилось-то все пять минут.
— Иногда бывает, что длится пять недель, пять лет или пять тысяч часов, — сказал человек. — К сожалению, у меня длилось долго. Видите мой глаз? Мой правый глаз?
— Да, сударь, вижу. Правый глаз у вас вставной, — ответил я. Это трудно было не заметить. Левый глаз у него был карим, а правый, вставной, — голубым и сверкал, как стеклянный шарик. У него были редкие светло-каштановые волосы и тонкий ровный нос. Короче, приятный он был человек и одет был хорошо. Если встретишь такого на улице, можно решить: профессор антропологии Гарвардского университета. Ну, или, по меньшей мере, Колумбийского.
— Лишился его на войне, — стал рассказывать господин с вставным глазом. — Как-то я ел суп за столом с белой скатертью. У меня было двое детей, красавица-жена. Мы вместе обедали. Ели суп. И вдруг мне показалось, что я плаваю в тарелке. Трудно было дышать, я плавал, но выбраться из тарелки никак не мог. И это продолжается до сих пор. Я так и продолжаю жить с женой и двумя детьми в моем уютном семейном гнезде. Лишь ужинать не хожу, только и всего.
Я попытался было сказать что-то вроде: «Понимаю вас, сударь», — чтобы поддержать беседу. Но был так потрясен, что мне страстно хотелось удрать из-за их стола как можно скорее. К тому же у меня уже изрядно кружилась голова. Извинившись, я сказал, что мне нужно вернуться за свой столик.