— Ах, господин, вы даже не представляете, как мы разволновались вчера, когда увидели, что вы лежите перед дверью, словно вам кувалдой по башке дали.
Произнося это, он не забыл добавить в голос побольше дрожи, свидетельствовавшей о том, как он расстроен.
Безупречный Ванг Ю! Кто знает, как ты обрадовался, когда увидел, что со мной случилось!
— Я полагаю, что получил по голове, может, и не кувалдой, но уж бутылкой-то точно, милый Ванг Ю, — сказал я. Если и было что-то, чего Ванг Ю не выносил, так это когда кто-либо, кроме моей матери, называл его «милый Ванг Ю». Он уже быстро выходил из моей комнаты, как вдруг я сказал:
— Да, у меня к тебе одна просьба, милый Ванг Ю. Сходи сегодня в дедушкину контору и приберись там, пожалуйста. Только, прошу, не открывай окна. Можешь открыть ставни, но окна, смотри, ни в коем случае.
— Конечно же, господин, — ответил Ванг Ю, — с удовольствием.
Когда он сказал об удовольствии, я должен был услышать в его словах что угодно, кроме удовольствия. Ах, мне следовало догадаться о том, что сделает коварный Ванг Ю!
Ближе к вечеру мне уже было гораздо лучше. Собравшись с силами, я скинул с головы пакетик со льдом и, надев дедушкин макинтош, направился в его контору. Как только я вошел в здание, меня охватил ужас. Во всем здании был совершенно другой воздух и запах, словно какой-то неведомый индийский бог, задумав злую шутку, вдохнул сюда всю свежесть Гималаев. Дом продувался легким сквозняком, и все старинные обитатели здания, видавшие его лучшие дни, ходили с раскрасневшимися от избытка кислорода щеками и сияющими глазами из конторы в контору, из кабинета в кабинет как зачарованные дети. Трудно было не догадаться, как звали этого озорного негодника-бога, которого даровали нам земли Индии: то был милый, милый, милый Ванг Ю.
Когда я вошел в дедушкин кабинет, меня ждал очередной сюрприз, приготовленный милым Вангом Ю, в виде распахнутых настежь окон. После этой безумной уборки вся комната стала скользкой и сияла, напоминая какое-ни-будь бессмертное произведение искусства, выполненное в технике китайского лака. Словно шагая по полированному подносу, держась за стены и окружающие предметы, я с трудом добрался до окон; с грохотом захлопнув их, я подошел к столу. Нервы мои были натянуты как струна, щеки пылали; я схватил самый большой стакан из всех расставленных по росту на столе, налил в него виски и залпом опрокинул в себя.
Когда я немного успокоился, в комнату вошел пожилой почтенный господин, который, как я решил, был соседом с третьего этажа.
— Сидите-сидите, не вставайте, пожалуйста, — сказал мне он и начал: — Господи, да у вас не слуга, а вихрь. Он обошел все наши комнаты, где какие были двери, окна, все открыть заставил! А потом навел такую чистоту, такую чистоту! Взял с собой трех помощников и убрал не только вашу контору, но и весь дом! Благослови его бог! Я такого раньше не видел. Настоящий вихрь.
Я постарался ответить как можно более вежливо:
— Ну что вы, сударь. Знаете, как говорят? Если у тебя нет слуг, то и врагов нет.
Наигранно засмеявшись, он произнес:
— Вы, значит, консерватор. Ладно, мне пора идти. Решил, зайду по дороге к вам. Никогда такого не видел, надо же — такой расторопный да работящий. Настоящий вихрь! Храни его бог! Вот молодец какой: проворный какой, понятливый.
Я пожал ему на прощание руку:
— Всегда жду в гости, сударь. Рад был познакомиться.
— Мы все очень любили вашего покойного дедушку, — вздохнул он. — Ко мне тоже как-нибудь заходите.
Проводив почтенного старичка, я сел было за стол, но вдруг в дверь опять постучали: ровно три раза — не слишком громко и не слишком тихо, с равными промежутками. Я уже был не в состоянии вставать ради этих незваных гостей. Вчера один, сегодня двое! Не контора, а проходной двор какой-то.
— Дверь открыта, — крикнул я. — Входите, пожалуйста.
Вошел бледный, но очень красивый человек с мягкими каштановыми волосами. На носу у него были круглые очки в тонкой металлической оправе, а в руках — огромный пакет, завернутый в блестящую ярко-зеленую, как голова селезня, бумагу. Человек направился прямо к моему столу.
Протянув мне руку, он произнес:
— Добрый вечер. Надеюсь, я вас не побеспокоил. Прошу простить за то, что явился без предупреждения. Но мсье Жакоб так настаивал, чтобы я увиделся с вами, что мне пришлось рассудить так: если я зайду к вам по пути и оставлю этот пакет, то это не будет большим неудобством для вас.
Ну и противным он оказался! У него были отвратительные потные ладошки, а когда он говорил, то смотрел не мне в глаза, а как бы мимо них, по касательной, на мои виски, время от времени облизывая верхнюю губу. При этом у него был очень приятный, звучный голос, и выговаривал слова он безупречно. Эта безупречность доходила до того, что делалось скучно его слушать. Казалось, обычный человек не может так разговаривать, и все вместе в сочетании с его точеной фигурой создавало впечатление, что это — робот. Если бы мне нужно было дать ему имя, я бы назвал его Человек-Робот, и никак иначе. Однако его давно уже назвали без меня, а мне оставалось только догадаться, кто он такой.