— Людовик XV?
— В том числе.
— Что, по-вашему, толкнуло мэтра Катенуа так мне врать?
— Он обожает играть в шутки с друзьями и… теми, кто таковыми не является.
— Вам не кажется несколько рискованным — тем более, для адвоката — смеяться над офицером полиции, занимающимся расследованием уголовного преступления, и бросать тень на друга, практически называя его потенциальным преступником?
— Он уже и до этого договорился?
— Он даже поведал мне о том состоянии отчаяния, в котором вы находились, и о вашем желании развестись.
Лоби расхохотался. Гремилли охватила злость:
— Не вижу в моих словах ничего смешного!
— Вам этого не понять!
— Но я только тем и занят, что выпрашиваю разъяснений!
— Самое комичное во всей этой истории — это то, что Марк-то как раз и был любовником Элен.
Чувствуя, что его все дальше и дальше уносит в море лжи, Гремилли готов был опустить руки, отдавшись стихии этого необычного для него мира, где полицию всерьез не принимали. Он был в растерянности и не знал, как себя вести в этой ситуации. Такое с ним случалось впервые. Когда Лоби открывал входную дверь, он задал ему вопрос, который задавал всем:
— Мадам Арсизак вам была симпатична?
— О, нет!
— Почему?
— Потому что она ничего не знала о Людовике XV.
Гремилли страшно захотелось что-то сломать или разбить — настолько он был уверен, что над ним в очередной раз посмеялись. Его считали специалистом по самым изощренным хитросплетениям, некоторые из его младших коллег прислушивались к его советам и восхищались им, начальство ценило его — и на тебе, какие-то перигёзские буржуа позволяют себе изгаляться на ним! Так продолжаться больше не может!
Расстояние от дома Лоби до аптеки Сонзая было незначительным, и Гремилли преодолел его за считанные минуты. Посетителей в аптеке не было. Из лаборатории вышел довольно еще молодой и черноволосый мужчина, подстриженный под римского императора Тита. Своим носом-пятачком, своими ясными и веселыми глазами он напоминал одного из чудных и добрых героев Жюля Лафорга[6].
— Месье что-нибудь нужно?
— Месье Сонзай?
— Он самый.
— Мы могли бы где-нибудь поговорить с вами?
— Можно… А в чем дело?
— Комиссар полиции Гремилли. Я ищу убийцу мадам Арсизак.
— Да сопутствует вам удача. Мадемуазель Валери!
Послышалось частое постукивание каблучков и вскоре появилась Дюймовочка — девушка лет двадцати, маленькая и, казалось, очень хрупкая. Механическая улыбка осветила ее фарфоровое личико.
— Мадемуазель Валери, на какое-то время оставляю магазин на вас. У нас с месье дела.
В лаборатории каждый сел на табуретку.
— Не хотите ли выпить анисового ликеру, приготовленного по моему рецепту, месье комиссар?
— Нет, спасибо. Месье Сонзай, на что вы тратите свое свободное от работы время?
— На провансальских поэтов. Я страстный поклонник провансальской поэзии. А вы?
— Никогда над этим не задумывался.
— И напрасно, позвольте заметить. Вы себя лишаете такого удовольствия!
— У меня еще есть время исправить свою ошибку. И давно вы влюблены в эту поэзию?
— С самого рождения или почти, точно не помню. Но по-настоящему я почувствовал эту обжигающую душу рифму в день нашей с Жанной свадьбы, ну знаете, дочкой производителя гусиной печенки, который…
— Простите, я не из Перигё.
— Ах да, действительно! Как я вам сочувствую — более чудесного места в мире, чем Перигё, отыскать трудно!
— Я обязательно учту это. Так вы говорите, свадьба открыла вам мир поэзии?
— Да, своего рода смена обстановки, что ли. Признаюсь по секрету: я ведь по натуре был раньше гулякой. Стоило увидеть какую-нибудь хорошенькую девочку — и я влюблен по уши!
— И, судя по всему, не ведали поражений?
— Ну, почему же. Однако в неудачах я закалялся!
— Значит, вас можно назвать человеком с романтическим и восприимчивым характером?
— Вот это определение меня вполне устроило бы.
— Я чрезмерно рад, что встретил, наконец, сердечного человека, который, вероятно, сможет мне рассказать, что из себя представляла на самом деле Элен Арсизак. У вас такой богатый опыт по части женщин, что вы, как мне кажется, глубже других их понимали.
— Я думаю, что знал Элен настолько, насколько это было возможно, в общем, как она сама себя знала.
— И каковы ваши ощущения?
— Дура.
— Дура?
— Полная дура.
— Вас не удивит, если скажу вам, что подобную оценку слышу впервые? Элен Арсизак обвиняли во многих грехах, но только не в глупости.