Шливиньска, несмотря на серьезность ситуации, не могла удержаться от улыбки. Комплименты преступника в адрес следователя – такое случается редко.
– Однако я вынужден выразить решительный протест, – продолжал сапожник, – в связи с тем, что вы называете меня убийцей. Кого я убил, а? Мерзавца, который избежал возмездия и спокойно пользовался плодами своего преступления. Свой дворец, свои оранжереи и все прочее Червономейский купил за золото и бриллианты, награбленные у Ротвальдов. Я был тогда рядом с ним и знаю, что убил он их из садистского удовольствия. Не было никакой необходимости убивать этих стариков. Они никого из нас не знали, да и не узнали бы никого, потому что у нас на лицах были черные чулки. Это пани поручнику наверняка неизвестно, так как этого нет в деле. Но он хладнокровно зарезал их только потому, чтобы нас потом судили и за грабеж, и за убийство. И такой человек спокойно разгуливал по Забегово, да еще каждый ему низко кланялся! Мало того, даже если бы узнали, кто он такой и что сделал, ему уже ничего не грозило.
– Двадцатилетний срок давности, – вставил майор.
– Да. Но у меня срока давности нет. Я страдал не только в тюрьме. Потом, куда бы я ни нанимался работать – а я хороший специалист и старался изо всех сил, – всюду за мной следовала кличка «бандит». До встречи с Червономейским я был порядочным человеком. Даже во время оккупации, когда понятия добра и зла смешались, я не сделал ничего такого, чего мог бы потом стыдиться. Во Вроцлаве я оказался в первые дни после изгнания немцев. В то время богатство там просто валялось под ногами, требовалось только нагнуться. Я не взял ни булавки. Ходил в рваных ботинках, хотя обувные магазины, никем не охраняемые, стояли открытыми. Вот тут я и встретил Владислава Червономейского. Он умел говорить. Какие прекрасные перспективы красивой жизни на Западе рисовал он передо мной и Ковалевским! Путешествия в экзотические страны, очаровательные женщины. Все, о чем душа мечтает. И так легко все добыть. Хватит одного налета на врачей. У них в бронированном сейфе лежат бриллианты, крупные, как горох. Бриллианты, благодаря которым нам откроется волшебное будущее. Я долго колебался. Но в конце концов согласился. За свое согласие я заплатил цену больше, чем жизнь, то есть больше той, которую мне пришлось бы платить в случае приведения в исполнение первоначального приговора суда – смертной казни.
Бунерло, не спросив разрешения, закурил сигарету и продолжал рассказ.
– Те записки, которые милиция нашла у Вислы в Варшаве, не были инсценировкой. Я написал их, потому что действительно решил покончить с собой. Не хотелось больше мучиться. Меня как раз вынудили бросить очередную работу. Не было сил начинать все сначала. Я попрощался с белым светом и решил пойти ночью к реке и броситься в нее с моста. Когда я шел по Краковскому предместью, то увидел человека, садящегося в шикарную машину. Я сразу узнал его. Ни годы, ни элегантный костюм, ни французская, кстати, машина не помешали мне узнать его. Я узнал бы его везде, даже в аду. Подбежал к машине, но она быстро отъехала. Мне не удалось рассмотреть ее номер, так как я все время смотрел на ее владельца. Только запомнил, что это была силезская регистрация.
– «SX»? – спросил капрал Вонсиковский, который в Забегово выполнял обязанности автоинспектора.
– Я видел только «S». Вторую букву не заметил. В тот же день я пошел к знакомому адвокату. Он мне сказал о двадцатилетнем сроке давности и объяснил, что бесполезно морочить милиции голову этим делом. У Червономейского даже волос не упадет с его лысеющей башки. В ту же ночь я бросил у Вислы свой старый костюм и записку, а сам отправился искать этого человека. Тогда я и подделал свои документы, именно так, как описал майор. Однако пан майор ошибся в одном: я не менял места жительства для того, чтобы иметь как можно больше штампов в паспорте. Я просто ездил по воеводству и искал этого подонка. В тюрьме я обучился сапожному ремеслу, и теперь оно оказалось для меня лучшей профессией, позволяющей узнавать от людей что нужно. Я ведь не знал истинную фамилию убийцы Ротвальдов. Для меня он оставался Станиславом Тополевским. Я поселялся в каком-нибудь месте, ремонтировал обувь, завязывал знакомства, особенно с милицией, и внимательно присматривался к жителям всей округи. Так я оказался в Забегово и напал на след Червономейского.
Бунерло вытер со лба пот клетчатым платком.
– Тут я целых два года наблюдал за ним. Он сорвал розы, нам достались шипы. Я хорошо изучил взаимоотношения людей в этом городе, узнал, что здесь за публика. Каждый разговаривает о чем-то с сапожником в ожидании, пока будет прибита подметка. Тогда же я решил, что нужно убрать не только убийцу Ротвальдов, но и еще двух-трех мерзавцев, уверенных в своей безнаказанности и спокойно разгуливающих по Забегово. Так странно получилось, что фамилии этих людей начинали алфавит. Вы меня называете убийцей. А я убил хулигана и насильника, который и так рано или поздно кончил бы на виселице или в тюрьме. Я освободил город от страха. Ведь ни одна женщина не могла пройти в темноте через парк. Сам как-то спас одну от этих мерзавцев. А Боженцка? Процентщица и шантажистка. Да, шантажистка. Об этом вы, наверное, не знаете. Одалживала людям деньги под десять процентов в месяц и, если узнавала, что они занимали для покрытия недостачи или чтобы скрыть какие-то темные дела, умела и потом хорошо пощипать свою жертву. Творила свой бизнес тут, под боком у милиции, несмотря на это, вы ничего не могли с ней поделать. Так же как с Адамом Делькотом. Его шайка наворовала миллионы, причинила железной дороге огромный ущерб. Все это тянулось больше трех лет, банда организовалась еще до моего приезда в Забегово. И что? Воровали бы и дальше, если бы не я. Я не убийца, я сделал доброе дело – очистил город от заразы. Признаю, я не хотел, чтобы меня схватили. По крайней мере до того, как я покончу с Червономейским. Он был для меня важнейшей целью, долго я шел к ней. Он понял, от чьей руки дохнет. Когда я вошел в теплицу, он меня сразу не узнал. Пришлось объяснить, кто я. Ему стало ясно, что его ждет. Обещал отдать мне все, обещал даже больше, чем мог дать. Если бы я захотел, он бы упал передо мной на колени и ползал по земле, целуя мои ботинки! Я нажал на спусковой крючок. Это был прекрасный момент. Я мечтал о нем много лет, с тех пор как в Варшаве увидел этого мерзавца садящимся в машину. Теперь мне все равно, я сделал свое дело. Правосудие свершилось.
– Вы ошибаетесь, Бунерло, – ответил Зайончковский. – Это было не правосудие, а месть. Вас никто не уполномочивал вершить правосудие. Его вершит государство, и только оно. Не Люди, даже не сами судьи, они оглашают приговор от имени нашей страны. Вы тут много говорили о своих обидах. О пятнадцати годах тюрьмы, о том, как вы мучились после освобождения. Но вы никогда не думали о том, что заслужили наказание? Червономейский уговорил вас принять участие в краже со взломом, это правда. Однако вы не были ребенком. Сами по собственной воле пошли с ним. За золотом и бриллиантами, за шикарной жизнью на Западе. И там, на месте преступления, спокойно смотрели, как ваш главарь мучает стариков, а потом убивает их. Ни один из вас не попытался спасти Ротвальдов. Вы оба полностью заслужили приговор по вашему делу.
– Червономейский заслужил смерть.
– Приговор выносит государство. Но оно не мстит. Если бы тогда Червономейского взяли, он, скорее всего, получил бы высшую меру. Но государство, определяя наказание, дает человеку шанс исправиться и вернуться на правильную дорогу. Лишь в исключительных случаях назначается исключительное наказание – смертная казнь. Шанс исправиться дает и срок давности. Смысл его заключается в том, что даже убийце прощаются старые грехи, если он, не будучи задержан правоохранительными органами, в дальнейшем в течение двадцати лет вел добропорядочную жизнь. Потому что правосудие предполагает также умение прощать. Этим оно отличается от мести. Вот вы вспоминали о вынужденных уходах с работы, о крепко приставшей к вам кличке «бандит». Безусловно, это трудно было вынести. А вы искали помощи и защиты?