Полицейский отвернулся, потирая руки в перчатках, и я снова вздохнул свободно. Я поспешил к стоянке такси. Там стояли только две машины; когда я подошел, водитель первой из них опустил стекло.
— Вы знаете дом Миллера к северу от города? — спросил я.
Таксист оглядел меня:
— Знаю. Пять долларов. Плата вперед.
Я заплатил ему из тех денег, которые отнял у пьяного в Чикаго, сел и откинулся на заднем сиденье. Когда он развернул машину на покрытой льдом улице, у меня разжались кулаки. Если бы я позволил этому клоуну провести меня, то вполне бы заслужил возвращения в тюрьму.
— Я слышал, старик Миллер серьезно болен. — Он полуобернулся, чтобы краем глаза взглянуть на меня. — У вас к нему дело?
— Да. Мое дело.
На этом беседа закончилась. Меня встревожило, что Папси настолько болен, что этот клоун знает об этом; но, может быть, это объяснялось тем, что мой брат Род был вице-президентом банка.
К западу от города было много новых сооружений и автострада со сложными эстакадами, соединяющими ее со старым шоссе. Через милю после нового участка дороги простирались двести акров холмистой, покрытой лесами местности, которую я так хорошо знал.
После побега из федеральной тюрьмы в Терс-Хот, штат Индиана, два дня назад я такими же лесами прорывался сквозь кордон. Я выбрался из тюрьмы в грузовике, ехавшем на запад через Иллинойс, в бочке с помоями, предназначенными для свиней тюремной фермы. Я хорошо ориентируюсь на открытом пространстве, так что к рассвету я был на сеновале около города Парис, штат Иллинойс, примерно, в двадцати милях от тюрьмы. Когда что-то очень нужно, сумеешь это сделать.
Таксист в сомнении остановился перед въездом на частную дорогу.
— Послушай, друг. Здесь, я вижу, снег счистили, но выглядит она уж очень обледенелой. Если я попытаюсь проехать и свалюсь в кювет…
— Я дойду пешком.
Я подождал у дороги, пока он уедет, затем, преследуемый северным ветром, двинулся вверх по холму и вошел в голый, без листьев лес. Кедры, которые Папси и я посадили для защиты от ветров, были выше и гуще. Тропинки, проложенные кроликами, тянулись вдоль жесткого, как колючая проволока, заграждения из кустов дикой малины, глубоко врезаясь в снег. На вершине холма под дубами стоял старый двухэтажный дом, но я сначала пошел к псарне. Там был глубокий нетронутый снег. Нет больше английских гончих. Как нет и толченого зерна в кормушках для птиц у кухонного окна. Я позвонил.
Дверь открыла моя невестка, Эдуина, жена Рода. Ей было тридцать два, она была моложе меня на три года.
— Боже мой! Крис! — Она сжала губы. — Мы не…
— Мама написала, что старик болен.
Она действительно написала: «Твой отец очень болен. Хотя тебя, конечно, никогда не волновало, живы мы или нет…»
И тогда Эдуина решила, что мой тон дает ей право продемонстрировать свою добропорядочность:
— Я удивляюсь, что у тебя хватило нахальства явиться сюда, даже если тебя и отпустили под честное слово или еще как-то.
— Стало быть, обо мне пока никто не справлялся.
— Если ты опять собираешься втаптывать в грязь имя семьи…
Я прошел мимо нее в холл.
— Что со стариком? — Я называл его «Папси» только про себя.
— Он умирает, вот что с ним.
Она произнесла это с каким-то злобным удовольствием. Ответ потряс меня, но я лишь произнес нечто нечленораздельное и прошел в гостиную. С верхней площадки лестницы крикнула моя старуха:
— Эдди! Кто это?
— Просто… торговец, мама. Он подождет, пока уйдет доктор.
Доктор. Как будто какой-то проклятый костолом был единственным в мире целителем. Когда тот спустился вниз, Эдуина попыталась быстро проводить его, прежде чем я его увижу, но я поймал его руку, когда он просовывал ее в рукав пальто.
— Хочу задержать вас на минуту, док. Насчет старика Миллера.
Он был около шести футов, на пару дюймов ниже меня, но фунтов на сорок тяжелее. Он высвободил руку.
— Послушай, парень…
Я схватил его за лацканы и встряхнул так, что одна пуговица отскочила и очки съехали на нос. Его лицо налилось краской.
— Старый друг семьи, док. — Я показал большим пальцем наверх. — В чем там дело?
Это было идиотизмом, полным идиотизмом, конечно, расспрашивать его; в любую секунду полицейские могли догадаться, что фермер в сгоревшей машине был все-таки не я; я влил достаточно бензина, прежде чем чиркнуть спичкой, так что они смогли бы снять отпечатки только с ботинка, который я подбросил; но они установят его личность по форме зубов, как только обнаружится, что он пропал. А установив это, они придут сюда, чтобы задать вопросы, и тогда этот брюзга сообразит, кто я такой. Но я хотел знать, действительно ли Папси был так плох, как сказала Эдуина, а терпением я никогда не отличался.