– Но с тобой мне все же лучше поделиться подробностями, – сказал я и кратко описал Ренне все, что произошло у меня дома и в магазине после событий в «Маленькой Японии».
– Тут есть над чем поразмыслить, – отозвался Ренна. – Я этим займусь. Попросить для тебя меню или ты и так все знаешь?
– А мне ничего не нужно, кроме кофе.
«Эм энд Эм» оставался одним из старых заведений Сан-Франциско. Здесь все еще можно было получить огромную порцию картофеля по-домашнему или такую подзабытую экзотику, как вареные раки с кукурузой из Луизианы. Но это были лишь исключения среди вполне заурядных гамбургеров, цыплят на вертеле и омлетов. Впрочем, однажды сюда мог заглянуть ресторанный критик с бойким пером и необходимостью что-то срочно написать в номер. Не жалея красок, такой репортер распишет «истинный дух ретро», которым пропитана атмосфера забегаловки, после чего регулярным клиентам вроде Ренны придется выстаивать сюда очереди вслед за привлеченными рекламой новичками. Если только эти стены не пойдут еще раньше под снос.
Ренна пристально посмотрел на меня:
– Что тебя гложет? Миеко?
– Миеко, крошка Мики, ее мать. Все они.
– Иногда надо выбрасывать такие мысли из головы, иначе эта дьявольская «Маленькая Япония» прожжет дырку в твоем мозгу.
– Но ведь целая семья, Фрэнк! Целая семья!
Двое почтальонов, сидевшие за стойкой бара, окинули нас быстрыми взглядами. Ренна пухлыми пальцами пригладил себе волосы.
– Успокойся, прошу тебя. Ты же знаешь, подобное невозможно забыть, но с этим приходится жить дальше. И вкус твоих картофельных оладий утром должен оставаться прежним, что бы ни случилось. В общем, Броуди, ты сам все прекрасно знаешь. Иначе мы бы не сидели здесь сейчас вместе.
– Верно.
Я действительно прошел школу Южного Централа, где жизнь порой напоминала бесконечно повторяющийся танец со смертью. Там ни на минуту нельзя было терять бдительности. Чуть забылся, и тебе уже причинили боль. Разумеется, я часто видел и избитых, и порезанных, и мертвых. Но с хладнокровным расстрелом целой семьи не сталкивался прежде никогда.
Появилась светловолосая официантка с блокнотиком наготове. Я заказал кофе, а Ренна колу и чизбургер. Перед нами поставили напитки, но лейтенант продолжал молчать, поглядывая на меня. Тогда я задал ему вопрос:
– Интересно, а почему тебя самого так зацепило данное дело?
– Ты считаешь, что пяти трупов мало?
– Просто уверен, что мотив не в этом.
Прошлой ночью я увидел в его глазах нечто гораздо большее, но не смог расшифровать взгляда.
Ренна стал рассеянно осматривать стены, по которым были развешаны старые черно-белые снимки, запечатлевшие рабочих, монтировавших огромные стальные балки. Фото сделали в те времена, когда Сан-Франциско славился деловой активностью и возводил свои знаменитые мосты. Крепкие мужчины в строительных касках и простых майках тянули тросы толщиной с дыню и пробегали по шатким настилам, подвешенным в сотнях футов над темными водами залива.
– В прошлом году мы купили Кристине такое же платье, какое было на Мики Накамуре. Синее. Это такое чувство… От него некуда бежать. Иначе зачем я стал копом?
Я кивнул. Когда происходит внешне бессмысленное убийство, невозможно предвидеть, чем оно особенно поразит тебя. Если только не напоминанием, что у тебя тоже есть семья.
Ренна вдруг склонился ко мне и заговорил с несвойственной ему горячностью:
– Послушай, я буду снабжать тебя всей необходимой информацией, но мне нужно, чтобы ты участвовал в расследовании. И потратил на него столько времени, сколько потребуется. Можешь мне это обещать?
– Да.
– Даже если кандзи не тот, что в случае с Миеко?
– После того, что я видел, это уже не проблема. Клянусь быть с тобой до конца. Как говорится, пока смерть не разлучит нас, – заверил я, хотя думал все же в первую очередь о Миеко.
– Спасибо.
Ренна вытащил из кармана пиджака конверт и извлек из него два листка бумаги, которые выложил на стол. Один из них был уликой с места преступления, а потому его поместили в прозрачный целлофановый кармашек. Второй оказался сильно увеличенной копией.
– Как ты и предсказал, кандзи удалось полностью очистить.
От одного взгляда на черные штрихи, въевшиеся в фактуру типично японской бумаги, у меня усилилось сердцебиение. Передо мной лежал точно такой же изограф, какой я видел прежде на раскаленном солнцем тротуаре в Лос-Анджелесе. Не просто похожий. Не отличавшийся хотя бы мелкими деталями, а совершеннейший дубликат, словно снятый под копирку. А это делало «Маленькую Японию» уже четвертым местом, где нанес свой смертельный удар один и тот же убийца.