Как там говорят? Мама всегда права? Что они знают? Кто из них вообще что-нибудь знает? Они даже не поняли, что среди них находился убийца.
Я скажу вам, что знаю я. Я знаю, что у меня нет никаких аномальных божественных комплексов, которые руководят серийными убийцами, и что меньше всего мне хотелось бы строить из себя божество. И уж конечно, я не получаю никакого извращенного сексуального удовлетворения, убивая людей и глядя, как они умирают. Я, как уже было сказано ранее, получаю удовольствие от подготовки, от процесса игры, потому что это — игра!
Вернемся же к Бренде Винтон. Бренда Винтон — одна из тех красивых дурочек, которых сегодня можно увидеть повсюду. Длинные волосы, маленький нахальный нос, ничего не выражающий взгляд. Ее едва ли можно назвать сердцеубийцей, судя по фотографии на листовках, которые мгновенно облетели весь штат, как только она пропала. Хотя, возможно, она просто не слишком фотогенична. Такое бывает — человек может быть очень красив, но на фотографии выходит плохо, кажется каким-то неуклюжим, неловким, блеклым и неодушевленным.
А другие, наоборот, прекрасно получаются на фото, хотя в жизни никакого воображения не хватит, чтобы назвать их красивыми. Смотришь на фотографию и думаешь: вот так красотка (или красавец)! А потом видишь человека вживую и не находишь в нем вообще ничего примечательного. Зачастую они даже несимпатичны. Это, разумеется, относится к большинству топ-моделей, чьи прекрасные лица покрывают обложки модных глянцевых журналов. Они кажутся потрясающе красивыми, а в действительности они не более чем источник чьего-то вдохновения, ряд бледных холстов, которые оживит художник, выбрав нужное сочетание красок и освещения. А оживают они только по мановению чьей-то руки. Хотя порой по мановению чьей-то руки можно, наоборот, их умертвить. Так же как Лиану Мартин.
Но сейчас мы говорим про Бренду Винтон. У нее одна из тех миловидных мордашек, с возрастом сильно дурнеющих, судя по лицу ее мамаши, устроившей эту смехотворную пресс-конференцию, в которой она слезно благодарила всех добровольцев, пожертвовавших своими выходными для розыска ее любимой дочки. Лицо миссис Винтон — круглое, невзрачное, с коровьими губами — выражало попеременно то облегчение, то гнев, то смущение. Порой все это отражалось на нем одновременно. Время от времени миссис Винтон оглядывалась через плечо на своего бывшего мужа и его новую жену — девочку, годившуюся ему в дочери (представляю, как ему было стыдно) — и осуждающе кривил губы, скорее всего, неосознанно. Забавно, с какой легкостью люди выдают то, что их больше всего волнует. Малейший, казалось бы, незначительный жест — и все, и ты попался.
Так вот эта самая миссис Винтон стояла на ступеньках какого-то учреждения — вероятно, мэрии — с изорванной салфеткой в руках и, украдкой бросая укоризненные ревнивые взгляды на мужа и его молоденькую жену, благодарила полицию и добровольцев и извинялась за то, что поиски ее дочери причинили им всем столько хлопот. «Бренда очень сожалеет», — бубнила она, добавляя, что они попытаются ей помочь. Потом бросает последний взгляд на бывшего супруга, который натянуто улыбается, злобно глядя из-под бровей, пресс-конференция заканчивается, и она исчезает с экрана. Бренда, разумеется, так ни разу и не мелькнула в кадре. Мать объяснила, что ей очень стыдно.
Не вешайте мне лапшу на уши! Сомневаюсь, что маленькая Бренда устыдилась хоть на секунду. В конце концов, она добилась, чего хотела — а хотела она, судя по всему, сбежать от матери, которая наверняка стала проявлять чрезмерную заботу после того, как муж ее бросил, и добиться внимания безответственного папаши, который наверняка был слишком занят своей новой юной женушкой. Уж не говоря о том, что больше суток у всех не сходило с языка ее имя, на всех телефонных столбах и во всех телепередачах мелькало ее лицо, и все за нее молились.
А где же была все это время наша маленькая Бренда? А она отсиживалась в каком-то вшивом местном мотеле, пила колу, ела чипсы и следила за телерепортажами о своем исчезновении. Она не хотела ничего плохого, уверяла она полицию, после того как горничная зашла в воскресенье днем в номер сменить простыни и обнаружила, что девица валяется в постели и не думая съезжать. Поначалу Бренда вовсе не собиралась сбегать и даже не подозревала, какой фурор может произвести ее исчезновение. Это решение было принято ею спонтанно. Она досидела урок музыки и уже шла домой, чтобы готовиться к экзамену на понедельник и очень переживая из-за того, что не прочитала ни одной книжки из тех, по которым будет экзамен. Неожиданно она испугалась, что не сдаст его, и тогда мать очень рассердится и не отпустит ее на концерт «Киллерз», который должен состояться на следующей неделе в Форт-Лодердейл. А ведь она пять часов простояла в очереди, чтобы купить билеты, и истратила все деньги, которые ей подарили на день рождения, чтобы достать приличное место в середине. Со стороны матери это будет нечестно, и вообще, она ненавидит то, что с ней обращаются как с ребенком, она ненавидит школу, но больше всего она ненавидит уроки музыки в субботу утром, когда все ее друзья еще сладко спят. Вот тут-то она и решила, совершенно спонтанно, не возвращаться домой, чтобы готовиться к этому дурацкому экзамену, а отправиться в какой-нибудь мотель и отдохнуть там пару часов. Так она и поступила. А потом она включила телевизор, увидела свое фото на экране и услышала в новостях о своем исчезновении. Что ей оставалось делать? Нет, она даже не подозревала, что мать буквально сойдет с ума. Откуда ей было знать, какой шум возникнет из-за того, что она на несколько часов опоздает, и что весь город кинется на ее поиски? Да, разумеется, она слышала про эту несчастную девушку в Торрансе, которую убили, но ведь это произошло на другом конце штата, черт возьми! Почему все вдруг решили, что здесь имеется какая-то связь? Ей очень жаль, о’кей?
Нет, не о’кей. Я вот тут подумываю нанести Бренде Винтон небольшой визит и поучить ее, чтобы она знала, что случается с маленькими идиотками, поднимающими ложную тревогу. Хотя это слишком рискованно. К тому же придется столько ехать, тратить кучу времени, а его и так уже ушло слишком много из-за этой дурехи. Из-за нее мне пришлось отложить осуществление следующего пункта моего плана. Все очень напряжены и находятся в полной боевой готовности. Мэр вышел на тропу войны. Повсюду уже слоняются журналисты из крупных городов. Куда ни пойдешь, все то и дело подозрительно оглядываются друг на друга через плечо, недобро пялятся в окна незнакомых автомобилей и заезжают за детьми в школу. Я наблюдаю за ними, хотя они этого даже не предполагают. И слушаю, слушаю, о чем они говорят. Я понимаю, что они чувствуют, в конце концов, я в таком же положении, как и они. Во всяком случае, они так считают.
Поэтому продолжать сейчас было бы слишком безрассудно. Куда как разумнее выждать еще хотя бы несколько недель, пока люди хоть немного успокоятся, журналисты уберутся в свои большие города, мэр перестанет разглагольствовать перед камерой, а шерифы со своими помощниками вернутся к своим обычным делам — будут выписывать штрафы за превышение скорости и мелкие правонарушения.
И потом, следующая жертва у меня уже намечена, так что торопиться не стоит, хотя мне и не хотелось бы менять первоначальную схему. Но нужно, как уже было сказано, учитывать непредвиденные ситуации, неожиданное счастливое спасение, как бы это ни было несправедливо. К тому же здесь тоже есть свой плюс — растянется предвкушение, а вы уже знаете, что ничто не доставляет мне большего удовольствия.
Может быть, когда я расправлюсь с добрыми жителями Торранса, то все же съезжу в Нейплс и навещу там Бренду Винтон. Посмотрим. У меня еще куча времени, чтобы подумать.
12
— Так, друзья, у нас мало времени, — объявил мистер Липсман, махая в воздухе руками, будто отбиваясь от роя разъяренных пчел. Он оглядел зрительный зал, рассчитанный на триста мест, и кивком головы подозвал отлынивающих школьников, столпившихся у выхода, чтобы те заняли передние ряды, на которых уже сидело около пятидесяти учеников. — Давайте, давайте, проходите! — Он захлопал в ладоши, потом снова помахал в воздухе руками и стал нетерпеливо топтаться на месте возле лесенки, ведущей на помост сцены.