— Я люблю скорость, — ответил он, рывком поднимаясь с земли. — Ну же, Кэт. В чем твоя проблема?
— Во-первых, меня зовут не Кэт, а Меган.
— Я знаю.
— Да, но просто ты не знаешь меня, — сказала Меган, думая, что если она будет говорить, то сможет позабыть ощущение его губ на своих губах. — И самое главное, хотя тебе, судя по всему, на это совершенно наплевать, я тебя совсем не знаю. — Она чувствовала, что готова сейчас согласиться на что угодно, лишь бы он снова ее поцеловал.
Но Грег плюхнулся на скамейку, прижав ладони к затылку.
— Что бы ты хотела обо мне знать?
— Не могу сказать, — призналась Меган, присаживаясь рядом с ним. Об этом она как-то не подумала. — Расскажи мне о себе.
— Да нечего рассказывать. Что видишь, как говорится, то и есть.
— Я так не думаю.
— Да?
— Я думаю, ты далеко не так прост, как хочешь казаться.
Он покачал головой:
— А тебе никогда не говорили, что ты слишком много думаешь?
— Мой отец все время говорил так моей матери.
— Да? Наверное, уже не говорит. Прости, — извинился он, прежде чем Меган успела что-либо ответить. — Прости, глупо, что я это сказал.
— Да ладно, ни для кого ведь не секрет, что мои родители расстались.
— А мне нравится твоя мама.
— Правда?
— Да. Ей, конечно, несладко со мной приходится и все такое, но… Она у тебя супер!
— Правда?
— Да, и она хороший учитель.
Меган ощутила прилив гордости. И, представив мать в ее красно-белом платье, подумала: «Интересно, чем она сейчас занимается?»
— А твои родители? — Она вдруг почувствовала, как напряглось тело Грега.
— Отец — типичный фермер и мерзкий сукин сын. — Он улыбнулся, будто отвесил отцу лучший из комплиментов.
— А мать?
— Умерла два года назад. От рака.
— Прости.
— Да. Как там говорится? Чего только не бывает.
— Ты, наверное, ужасно по ней скучаешь.
— Уже не так, как раньше… Знаешь, по чему я скучаю? — вдруг неожиданно сказал он. — Я скучаю по тому, как она напевала, когда готовила на кухне. — И он рассмеялся.
— А у нее был хороший голос?
— Она во всем была хороша.
— Ты, вероятно, в нее такой талантливый.
— Возможно. — Настала его очередь встать. — Ну что, пойдем к остальным?
— Давай посидим еще немного, — предложила Меган, не желая уходить.
— Нет, надо идти. Ты права — здесь не время и не место.
Меган поднялась, думая, что он снова возьмет ее за руку. Но он уже пошел вперед, ни разу не оглянувшись и не замедлив шага.
16
Куда подевалась сестра? Тим шарил глазами по колышущейся толпе. Он посмотрел на часы, надавив на кнопку сбоку и осветив большой циферблат. Почти одиннадцать. Куда она на этот-то раз ушла?
Он всматривался в темноте в смутные силуэты. Несмотря на то что вокруг парка ярко горели высокие уличные фонари, а внутренние аллеи освещались декоративными фонарями поменьше, лица отдельных людей различить было сложно. Некоторые уже с полчаса как стали расходиться, очевидно, устав от двух с лишним часов плохого пения и однообразных скучных воспоминаний, оставшиеся же стали разбиваться на небольшие группки, и ему стало труднее следить за Меган.
Нельзя сказать, чтобы ему этого очень хотелось. Просто хоть кто-то в семье должен уже начинать вести себя ответственно. А разве не он теперь единственный мужчина в доме? И разве не он должен с этого момента следить, чтобы все было хорошо, чтобы жизнь и впредь протекала нормально? Хотя что теперь считать нормальным? Кто-нибудь знает? Он точно не знает.
Молодых девушек находят убитыми, а убийцы разгуливают на свободе, отцы уходят из дома и переезжают — правда, пока только из, а не к — из-за женщины, которой бредит по ночам каждый подросток. Хотя отец-то уже далеко не подросток, уныло подумал Тим, пнув острым носком своего черного кожаного ботинка камешек и глядя, как он запрыгал по сухой траве. Разве мужчине в его возрасте не положено быть умнее? А теперь еще мать укатила в Форт-Лодердейл со своей лучшей подругой, школьной медсестрой, которая, правда, была разодета совсем не как медсестра, когда заехала за матерью сегодня вечером. И сколько пройдет времени, прежде чем он сумеет прогнать из памяти ее рыхлые груди, вываливающиеся из лифа ее слишком короткого и чересчур облегающего платья? Господи, о чем эта Рита только думала? Что же люди видят в действительности, когда смотрят на себя в зеркало? Или они смотрят, но не видят?
— Следи за сестрой, — предупредила его мать, перед тем как уйти. Без сомнения, то же самое она сказала перед этим Меган. «Следи за братом», — слышал он ее шепот. Интересно, если мать действительно уехала на свидание, то ведет ли себя прилично? В отличие от его отца и сестры. Меган что, совсем не соображает, с кем связалась? С Грегом Уоттом, с ума сойти! Мало того что она позволила этому дылде схватить ее и закинуть на плечо, как мешок с картошкой, так она еще и обжималась с ним на виду у всех, в самый разгар так называемого чествования погибшей подруги! Неужели и вправду решила, что их никто не увидит? Если они с Грегом ушли в другой конец парка, это вовсе не значит, что они стали невидимыми! Да их все равно бы кто-нибудь застукал, даже если б они улетели на луну! У нее что, совсем нет чувства собственного достоинства?
Но потом что-то, слава богу, случилось. Он был слишком далеко, чтобы увидеть, что именно, и слишком далеко, чтобы что-то слышать, но что-то, определенно, произошло, кто-то что-то сказал, потому что Грег с сестрой вдруг перестали льнуть друг к другу, как две виноградные лозы. Грег ушел в одну сторону, а Меган в другую, и больше они так ни разу друг к другу и не подошли.
Но Меган и к нему не подошла, понял вдруг Тим, не зная даже, радоваться ему или тревожиться. А потом он увидел Грега с Джоем, которые в компании других таких же качков играли в импровизированный тачбол. И не обращали ни малейшего внимания на компанию подростков, рассевшихся в круг и слушавших классическую песню «Битлз» «Земляничные поляны» в отвратительном исполнении Виктора Драммонда. Может, Меган тоже там?
Нет, ее нет среди них, понял Тим, пристально разглядывая лица сидевших в тусклом свете. Но и среди тех, кто раскачивается в такт музыке и размахивает в душном воздухе обгоревшими свечками, ее тоже не было. Нет ей никакого дела до ваших земляничных полей, радостно подумал Тим (ему эта песня никогда не нравилась — глупая и бессмысленная). Хотя что вообще имеет смысл?
Ветерок донес до него сладковатый запах марихуаны, и он стал всматриваться в темноте в рассевшихся под большой ананасовой пальмой молодых людей, которые по кругу передавали друг другу самодельную сигаретку. Копы, как ни странно, оставили их в покое, очевидно, решив, что если ребятки накачаются, то проблем с ними будет меньше. А может, они совсем уж дураки и просто не видят, что творится у них под носом.
Тим увидел, что Джинджер Перчак, Таня Мак-Гаверн и еще несколько девушек тихонько плачут, дожидаясь своей очереди. Интересно, они Лиану оплакивают или себя? Любопытно, что даже сейчас, когда прошло уже больше недели с того дня, как нашли труп Лианы, девушки разражаются слезами при малейшем подстрекательстве, а иногда и без. Иногда достаточно просто как-то не так на них посмотреть — а как на них смотреть? — и они начинают рыдать. Зато никто их ни в чем не обвиняет и не обзывается, никто не ставит под сомнение их сексуальную ориентацию. Почему девушкам можно — более того, это даже поощряется — выражать свои эмоции по всякому пустяковому случаю, а парней принуждают сдерживаться даже в самых серьезных ситуациях? Разве это справедливо?
В слезах нет ничего позорного, сказала ему мать после того, как отец их бросил, сама чуть не рыдая в голос. Неправда, это позорно. Он прекрасно это понимал, хотя слышал, как плакала Меган, закрывшись у себя в спальне. Его отец утратил нравственные ориентиры, и все в их мире пошло кувырком. Теперь он, Тим, должен быть бдительным, внимательным и даже осторожным. Если он будет слабым, если отвлечется хоть на миг, если допустит, чтобы его глаза заволокло слезами, как это часто бывало с матерью, когда она думала, что ее никто не видит, то как он сможет заново найти себя в этом мире? Как он сможет вывести их к свету?