— Я ухожу.
— Не дури. Для чего ты тогда пришла сюда?
— Я думала, что мы будем есть курицу, — выпалила Сэнди, прекрасно понимая, как смехотворно это звучит.
— Брось, — ответил он, обойдя вокруг нее и загородив ей выход. — Я не верю, что можно быть настолько наивной.
— Как видишь, можно. Послушай, мне очень жаль, что ты составил обо мне неверное представление. — Он выпустит ее или нет?
— Неверное представление? Да ты весь вечер меня завлекала.
— Что? Как ты можешь так говорить?
— Ты ведь села ко мне в машину?
— Да, — согласилась Сэнди, чувствуя, что помимо головокружения у нее еще начинает крутить желудок. — Согласна, это было не очень умно. Но сейчас я хочу домой.
— В Торранс?
— Да, в Торранс.
— Где была убита девушка. — На этот раз это был не вопрос, а утверждение. У Сэнди перехватило дыхание. — А вдруг она оказалась такой дурой, что села в чужую машину?
— О господи! — Сэнди казалось, что желудок ее сейчас вывернет наизнанку. Что он несет? Что это он убил Лиану Мартин и теперь собирается прикончить ее? А потом полиция найдет ее разлагающийся труп с наполовину снесенной головой в каком-нибудь болоте? Эта мысль заставила ее действовать. Она оттолкнула его в сторону и бросилась к двери номера.
Но он опередил ее и снова загородил выход.
— Хочешь уйти? Ну и убирайся. — И он отворил дверь, протянув назад руку. Сэнди пулей выскочила в коридор и побежала к лифтам, слыша за спиной его голос:
— Ты хоть знаешь, какая ты жалкая? Хочешь знать, почему я тебя снял? Потому что решил, что ты только и ждешь, чтобы тебя трахнули. Немолодая, потасканная… Да ты должна мне быть благодарна…
«Как можно было быть такой идиоткой?» — думала Сэнди, заходя в лифт. Как можно было так вляпаться? До Торранса минимум час езды; у нее нет сотового телефона, чтобы вызвать такси, которое обойдется ей в недельное жалованье; она не может позвонить Рите и попросить ее заехать за ней, тем более после того, как она ее бросила; она пьяна, и ее тошнит, и дети придут в ужас, когда увидят ее в таком виде. «Господи, хоть бы они спали, когда я попаду домой, — молила она. — Только бы они меня не видели».
Она посмотрела на часы, но циферблат кружился перед глазами, и цифры никак не желали встать на место.
— Он прав, — произнесла она вслух, когда лифт открылся. — Ты такая жалкая!
— Вы что-то сказали? — спросил старый мистер Сэмюэлс из-за своей конторки.
— Я говорю, не могли бы вы вызвать мне такси? — спросила Сэнди, и ее моментально вырвало на мраморный пол с золотыми блестками.
18
Дневник убийцы
Сегодня утром мне было не так жарко, поэтому захотелось побыть дома и отдохнуть. Не знаю, что это. Возможно, усталость. Или вирус. Кажется, здесь что-то такое появилось, и неудивительно — в мире постоянно что-нибудь появляется. Просто страшно становится, как подумаешь про всякие там микробы, бактерии, экзотические вирусы, какие-то жуткие смертельные штаммы гриппа, которые таятся и выжидают время, чтобы объявить о своем существовании в наиболее подходящий момент. В точности как я.
Болею я не так уж часто, поэтому знаю, что со мной что-то не так, едва встаю с постели. Ноги были ватные, и меня пошатывало, будто пол вдруг накренился под ногами. Меня тошнило, мутило, пропал аппетит. Мышцы ослабли и превратились в какую-то жеваную резину. «Я чувствую себя кем-то другим», — говорила моя тетушка, если заболевала, и только сейчас мне стало понятно, что она имела в виду. Но раз уж сегодня воскресенье и у меня нет никаких срочных дел, можно и отдохнуть. Я, в конце концов, заслуживаю отдыха. Мне требуется время, чтобы зарядить свой внутренний аккумулятор и восстановить силы — у меня еще столько дел впереди!
Может, все этот вчерашний вечер — празднество в парке, обернувшееся прославлением смерти. Признаюсь, мне доставило несравненное удовольствие наблюдать за всем происходящим. Может, это и послужило причиной утреннего головокружения? Может, у меня попросту праздничное «смертельное похмелье»? Если так, то подобное состояние мне, надеюсь, придется испытывать еще не раз.
Вам любопытно, чем можно было заниматься, лежа в постели? Думать, строить планы, предвкушать события, предаваться воспоминаниям, предаваться самым необузданным и диким фантазиям. Да! Я — человек необычайно творческий, пусть это редко признают и никогда не поощряют. Люди думают, что достаточно навесить на тебя ярлык — и все. Думают, что хорошо тебя знают. О, с какой самоуверенностью они взирают на тебя, думая, будто знают, каков ты на самом деле! И не собираются ни на йоту менять своего представления о тебе и увидеть хоть что-то на миллиметр дальше собственного носа.
А в действительности ни черта они не знают. Возьмите, к примеру, мою тетушку — она-то думала, что хорошо меня знает. Она ошибалась. Как, вы разве еще не поняли, что мне пришлось помочь ей уйти в мир иной? Мое упущение. Прошу меня извинить, хотя, сказать по правде, ни малейшего сожаления и стыда я не ощущаю. Уже не ощущаю. Стыд терзал меня много лет, слишком много лет, как я понимаю сейчас. Нет, не за убийство. Ни в коем случае. Она получила то, что заслужила. Но как же мне было стыдно, пока она была жива. Господи, как же она меня третировала! Как любила внушить мне чувство вины, почувствовать себя человеком мерзким и никчемным! Она с абсолютной очевидностью заслуживала смерти. И она ее дождалась, став моей первой жертвой. Я после ее убийства будто девственности лишился.
Вы уже кое-что знаете про опыт моих взаимоотношений с тетей: про то, как она взяла меня на день рождения к соседям, где чуть не утопила, а потом во всем же меня и обвинила; про испорченный отдых; про насильственные уроки плавания, которые мне приходилось брать по ее инициативе; про катастрофу с водными лыжами, про ее насмешки и ее противный гиеноподобный хохот. «Ах ты, недотепа! Где ты там, трусишка? Вылезай, мокрая курица».
Если вы решили, что по мере моего взросления ситуация улучшилась, значит, вы недооценили по достоинству мою тетю, ее неистребимое желание вмешиваться, ее способность всюду просачиваться и заражать умы окружающих. Даже моей собственной матери.
Все мои поступки расценивались отрицательно. Неудачи преувеличивались, успехи игнорировались. А над моими разочарованиями постоянно смеялись. Ну, и кто из нас теперь хохочет, хотелось бы мне знать?
Мне так часто приходилось прокручивать в памяти события того дня, что порой даже становилось страшно, что когда-нибудь мне это надоест, что однажды память поблекнет или начнет заедать, как бракованный диск, и тогда я ненароком пропущу какую-нибудь существенную деталь, какой-нибудь лакомый кусочек, которым мне особенно хотелось бы насладиться. Я не хочу ничего пропустить, не хочу позабыть хоть самую маленькую деталь. Поэтому постоянно и регистрирую их в памяти, высекаю, так сказать, в камне. В могильном камне.
Это было мое первое, но самое приятное убийство. Что там говорят про секс и любовь? Что секс доставляет гораздо большее наслаждение, если ты любишь человека? Разве то же самое не верно в отношении убийства? К тому же ненависть — штука не менее сильная, чем любовь. Я так думаю. Наверное, даже сильнее. Ведь убийство Лианы Мартин принесло мне гораздо больше удовлетворения, чем убийство Кэнди Эббот. Точно так же, как и следующее мое убийство принесет гораздо большее наслаждение, чем убийство Лианы Мартин.
И я жду не дождусь еще одного убийства. Ее время близится. С каждым днем я подбираюсь к ней все ближе.
Но что-то я забегаю вперед. Надо быть внимательнее, если я хочу извлечь максимум пользы из своих воспоминаний, и ни на что не отвлекаться. Мне необходимо вернуться в тот жаркий влажный июльский день трехлетней давности. Почти три года прошло? Господи, просто не верится. Как там говорится? За весельем время проходит незаметно?
Итак, дома никого нет, я сижу в кресле и читаю, наслаждаясь кондиционером и одиночеством. Как вдруг заявляется она и колотит в дверь, чтобы ее впустили. Я не обращаю на это никакого внимания, пытаясь сосредоточиться на книге, которую держу в руках; через минуту все стихает, и я думаю, что она ушла. Помню, как моментально исчезает с моего лица хитрая улыбка, когда я слышу, что в замке поворачивается ключ. Открывается и закрывается парадная дверь, и вот уже ко мне приближаются ее шаги.