Где она? Меган осмотрела себя. На ней были те же черный свитер и голубые джинсы и те же коричневые замшевые ботинки, в которых она была на вечеринке. Когда это было? Сегодня вечером? Или вчера? Или позавчера? Сейчас день или ночь? Сколько она здесь пролежала? Где она?
Она ощутила пока еще очень слабый призрак паники, будто услышала стук собственного сердца. «Успокойся, — увещевал чей-то тихий голос. — Это все еще сон. Все, что ты видишь, — эта комната, койка, одеяло, фонарь и даже этот запах сырости — все это детали очередной серии запутанных раздробленных символов, о которых ты и не вспомнишь, когда проснешься».
Только бы это случилось как можно скорее, молила Меган, закрывая глаза, чтобы не видеть своего убогого жилища. Но запах сырости не исчезал.
— Не нравится мне этот сон, — громко сказала она, чтобы заставить себя пробудиться, чтобы от звуков собственного голоса прийти в себя, и снова легла на спину, когда это не дало никаких результатов. Она натянула ветхое голубое одеяло на плечи и подтянула ноги к груди.
Ей казалось, что она пролежала так целую вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько минут. Тут Меган ощутила какой-то странный дискомфорт в левом запястье, на котором она обычно носила свои часы, и поняла, что часы пропали. Эти часы родители подарили ей на шестнадцать лет. Изящная золотая вещица с циферблатом в виде сердечка. «По форме твоего лица», — сказала тогда мать.
Кстати, а где ее мать?
— Ничего, — попыталась она успокоить себя ласковым голосом матери, которым та разговаривала с ней, когда Меган бывало плохо. — Ничего, солнышко. Все будет хорошо. Я обещаю, что утром тебе будет уже лучше. — Будет ли? Или утро уже наступило?
Где она? Сколько сейчас времени?
Меган не помнила, чтобы она снимала часы. Хотя, да, это сон, так что память в расчет не принимается. Во сне не бывает памяти. Так же, как не бывает соединительных, сочинительных и прочих союзов. Она об этом где-то читала. Сны переносят тебя из одного странного места в другое без всяких «и», «если» или «но», прокручивая события прошедшего дня в виде всевозможных бессмысленных образов, безапелляционно совмещая несовместимые голоса и лица, перемешивая повседневное с эксцентричным, рутину с невозможным, живых и мертвых. Иногда сны бывают приятные и умиротворяющие. Но чаще, как в ее случае, наоборот. Ей и раньше иногда снились кошмары, но она стала видеть их чаще с тех пор, как их бросил отец. Это просто очередной дурной сон, убеждала она себя.
Хотя он не похож ни на один из тех, что ей когда-либо снились прежде.
Меган снова открыла глаза и села. Тонкое одеяло соскользнуло с плеч и упало на руку.
Комната осталась без изменений. Те же голые стены, тот же бетонный голый пол, тот же затхлый воздух. И только сейчас Меган заметила в ногах своей койки пластмассовое ведро и рулон туалетной бумаги. Омерзительно, подумала она, громко расхохотавшись в надежде, что резкий звук наконец сможет избавить ее от этого затянувшегося мучительного испытания. Но смех отскочил от голых стен и подкатился к ее ногам, как резиновый мячик.
В углу стояли две пластиковые бутылки с водой. Они и раньше здесь стояли, или только что появились?
Меган томила жажда, ей хотелось встать и взять бутылку, но, с другой стороны, это означало бы согласие на участие в этом кошмаре, а у нее нет ни малейшего желания его продлевать. Поэтому она по-прежнему сидела в постели, прислонившись к твердой стене и пытаясь не обращать внимания на забурлившее в крови беспокойство, на возрастающее нытье под ложечкой, на бездумно-жестокую уверенность в том, что никакой это не сон, что она уже проснулась. «Я же уже встала», — вдруг поняла она. И у нее резко перехватило дыхание, будто ей в сердце вонзили нож.
Она не спит, это не сон. Она уже совершенно проснулась и не имеет ни малейшего представления где, разве что знает, что место это совершенно незнакомое, уж в этом-то она уверена.
— Эй! — позвала она. — Эй, здесь есть кто-нибудь?!
И тут она увидела дверь.
— Господи боже, — пробормотала она, вскакивая с койки. Ну и дуреха! Ну и тупица! Так перенервничать из-за ничего! Вот же дверь, как она не заметила ее раньше? Вот она, дверь, прямо у нее под носом, и все, что нужно сделать, так это открыть ее.
Но дверь не открылась и даже не дрогнула, как она ни изворачивалась и ни тянула ее на себя, пока, наконец, не замолотила по ней руками и ногами так, что нежная замша на ее новых ботинках вся истерлась и исцарапалась.
— Что здесь происходит, черт побери?! — крикнула она, почувствовав, как на лбу выступили капли пота. Только сейчас она ощутила, какой душный воздух в этой комнате без окон. — Откройте дверь, — кричала она. — Эй, кто-нибудь! Сейчас же откройте эту чертову дверь!
Где она?
— Где я? — спросила она вслух, меряя комнату шагами. — Думай, — крикнула она, сильно ударяя себя кулаком в грудь. — Что ты помнишь из последнего? — Грег. Грег, ну, конечно. — Грег? — позвала она. — Грег, ты здесь? Грег, выпусти меня отсюда! Это не смешно!
Тишина.
— Грег, послушай! Шутка затянулась. Ты уже не Петручо, а я не твоя дура Кэт. И мне не нравится сидеть здесь взаперти. Выпусти меня. Немедленно.
Это Джой придумал, решила Меган, не пересилив жажду и открыв одну из бутылок с водой. Его штуки. Как отвратительно. Вот уж действительно «Укрощение строптивой». Она поднесла бутылку к губам и откинула голову, медленно скользя взглядом по потолку. Вода, от которой у нее мгновенно скрутило желудок, потекла по подбородку.
— Здесь есть кто-нибудь? — прошептала она, и снова, уже громче: — Здесь есть кто-нибудь? — Она обшарила взглядом стены в поисках какой-нибудь щели или скрытой камеры. Но в помещении слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, а стены — слишком высоки. Можно перевернуть и подставить кушетку и дотянуться до фонаря, но какой смысл? Она только даром потратит силы, которые ей еще могут пригодиться.
Но для чего?
— Грег! Джой! Откройте дверь. Черт бы вас побрал!
Меган резко развернулась. Что это за звук? Она действительно услышала чей-то смех или это просто разыгралось ее воображение? Она замерла на месте, надеясь услышать смех вновь, но единственным звуком, который до нее доносился, был звук ее собственного прерывистого дыхания. Ладно, сказала она себе. Надо успокоиться, а то ты ведешь себя именно так, как они и рассчитывали. Это просто компания недоумков, решивших устроить дурацкий розыгрыш, поучить тебя. Таня с Джинджер тоже наверняка участвуют: решили отомстить ей за то, что украла у них роль Кэт прямо из-под их вздернутых кверху носов. Ну, а уж без Джоя здесь точно не обошлось. Но Грег… Неужели и он тоже?
«Это — наша ночь», — сказал он, когда опустился занавес. И потом: «Тсс». Когда это было? Когда он просил ее замолчать?
На вечеринке, вспомнила Меган, и вдруг события этого вечера ожили сами собой: гостиная Лонни Рейнолдса, музыка, танцы, выпивка. Перепалка с Джоем. Потом они пошли с Грегом наверх. Губы Грега на ее губах, его руки на ее обнаженной груди. Ее бессмысленный лепет. И вот тогда-то он и сказал ей: «Тс-с». Она подошла к двери, щелкнула замком и бросила его там одного. А сейчас она сама сидит здесь одна. Он что, решил с ней таким образом поквитаться?
Конечно, он разозлился, это несомненно. У него, очевидно, были на эту ночь большие планы — «наша ночь» (интересно, сколько времени прошло с тех пор?), — а она все испортила. Не просто испортила: растоптала. Начала зачем-то нести какую-то ерунду про термитов и свою тетю, черт побери. Неудивительно, что он пытался ее остановить. Она попробовала объяснить ему, что не готова. А он в ответ назвал ее «динамисткой» и попросил позвать следующую из очереди. Вот тогда она и сбежала из этой комнаты, из дома и из этого квартала. И что? Что было дальше?
Одна улица стремительно переходила в другую. Она бежала, все время прислушиваясь, что сейчас за спиной раздадутся шаги Грега, что он схватит ее за плечо и с мольбой в голосе попросит остановиться, не уходить. «Прости меня, — слышалось ей, — я не хотел тебя обидеть».