Я вас умоляю! Меган отнюдь не ангел, уж вы мне поверьте. Хотя с какой стати вы станете мне верить? Я ведь как раз доказала, что далеко не самый заслуживающий доверия человек, не так ли?
Оказывается, огнестрельные раны — удовольствие не из приятных, даже если вам удается выжить. Это чертовски больно. Почти десять месяцев прошло с той ночи в подвале дома Кимбла, а меня до сих пор мучают головные боли. Мне сделали две операции. Перед первой им пришлось обрить мне голову, и волосы начали отрастать только сейчас. Правда, они почему-то стали виться, и это плохо. Потому что, что бы там ни твердили журналы мод, что волнистые волосы — это круто, в действительности на всех обложках этих же самых журналов фигурируют девушки с длинными прямыми волосами, разделенными на прямой пробор или зачесанными набок. Прямые волосы служат признаком искушенности, свидетельствуют о вашей аккуратности и уверенности в себе, даже если на самом деле это не так. А нелепые кудряшки говорят о взбалмошности и производят впечатление, что их обладательница подвергается постоянному воздействию электротока.
Помимо головных болей, у меня также время от времени случаются провалы в памяти (хотя, возможно, кое-кто считает это весьма удобной отговоркой), поэтому они вернули мне мой дневник, и это здорово. Он помогает мне восстановить события, вспомнить сопутствующие обстоятельства, помогает управлять собственными мыслями, дать выход накопившемуся отчаянию. Это одна из составляющих лечения. Я великодушно избавила штат от расходов, а своих жертв и их родных от лишних страданий из-за длительного судебного процесса, сразу же во всем признавшись и согласившись отбывать наказание в Психиатрическом центре Мейпл-Даунз. Моим личным врачом является доктор Мэнди Бин, которая сочла ведение дневника прекрасной терапевтической идеей. Я, кажется, говорила что изначально эта идея принадлежала Сэнди Кросби и что сначала я этому противилась, но она настояла, чтобы все, кто ходит на уроки английского, вели дневники. Хотя меня она ни разу не вызвала прочесть вслух перед классом свои записи. Интересно, что бы тогда было? Скорее всего, она подумала бы, что у меня слишком богатое воображение. И уж точно никогда бы не поверила, что я пишу от своего имени.
Кэрри, естественно, не хотела, чтобы я признала свою вину. Сказала, что мы сможем выстроить сильную защиту, сославшись на химический дисбаланс, на какие-то очевидные нарушения моего генетического кода (привет папаше). Она утверждала, что ситуацию усугубили трудное детство и враждебная атмосфера в средней школе Торранса, и обвинила моих одноклассников в том, что они довели меня до безумия. Но если хотите знать мое мнение, подобные рассуждения бессмысленны и изначально обречены на провал: это все равно что попытаться отгадать древнюю загадку про то, что появилось раньше — курица или яйцо. Какая разница, что было вначале?
Нет. Важно лишь то, кто смеется последним.
Кэрри упрашивала меня не признавать свою вину на основании того, что у меня не все в порядке с головой. Мол, время от времени я была как бы и не я вовсе, а потому не ведала, что творила. Но на это я бы никогда не согласилась. Как можно? Я ведь прекрасно соображала, что делаю, понимала, что это нехорошо, а это — признак здоровой психики, как подчеркнул мой адвокат Митчелл Младший («Счастливы служить, готовы судиться и обещаем все уладить»). Но это все равно не убедило Кэрри, которой было гораздо легче считать, что ее единственного ребенка довели до безумия, а не что она породила хладнокровную убийцу. Что ж, на всех не угодишь. И потом, я лично не считаю себя хладнокровной. Кровь у меня такая же теплая, как и у всех.
Есть и хорошие новости: я похудела. Почти на двадцать фунтов, хотя кормят здесь в основном крахмалом и углеводами. Но у меня уже все равно не тот аппетит, что прежде. Может, за него отвечала та часть моего мозга, которую выбила пуля? А может, это все благодаря лекарствам, которыми меня здесь пичкают. Но такой постоянный голод, как раньше, я уже не испытываю, вследствие чего (они здесь помешаны на всяких следствиях) я стала есть меньше и реже. Закусок в Психиатрическом центре Мейпл-Даунз не подают, если, конечно, не считать изюма и свежих фруктов, которые я решительно за закуски не признаю. Это ведь не чипсы или лакричные палочки.
К сожалению, здесь нет спортзала, и это плохо. Особенно для таких, как я, кто привык к физическим нагрузкам. Помните все эти пешие прогулки, на которые меня отправляла бабушка? Уж не говоря о том, что мне приходилось таскать туда-сюда все эти трупы. А это здорово развивает мышцы. Те девушки и весили-то каждая не более 120 фунтов, но тяжесть все равно была немалая, ведь мертвецы почему-то тяжелее живых людей.
Впрочем, я разработала собственную программу тренировок. Она включает в себя в основном растяжку, несколько отжиманий, может, с десяток приседаний и упражнения на пресс, которые я добросовестно выполняю каждый день по полчаса. А чем тут еще заниматься? Я делаю их у себя в комнате, хотя места здесь мало, комната очень маленькая. Она примерно в два раза меньше тех комнатушек в подвале старого дома Кимбла. Но все же в ней уместились двуспальная кровать и белый пластмассовый комод. Разумеется, никаких острых углов. Ничего такого, чем я могла бы себя покалечить.
Хотя у меня нет ни малейшего намерения наносить себе какой-то вред. Уж во всяком случае не сейчас, когда мне наконец-то стало нравиться то, что я вижу в зеркале. Если, конечно, не считать вышеупомянутых вьющихся волос, которые, как я надеюсь, распрямятся, когда отрастут. Я выгляжу чертовски привлекательно, раз уж я сама это говорю. Кто знает: может, однажды я буду вполне заслуженно носить прозвище Сердцеубийца, которым журнал «Пипл» наградил меня после всех этих событий, когда мое имя стало известно всей стране.
Хотя на самом деле журналюга украл это слово из моего дневника. Кто-то из подчиненных шерифа слил им наиболее пикантные цитаты, а те их, в свою очередь, напечатали. И, по-моему, они отвели слишком много места под фотографии Лианы Мартин и Меган Кросби. «Начинающая актриса и певица», как они ее назвали. Вы можете поверить? Я — нет. Потому что на самом деле ее пение напоминает лягушачье кваканье, а диапазон… Как там кто-то сказал про Кэтрин Хепберн? «Ей подвластна вся гамма чувств от А до Б»?[54]
И еще одна правда: мне здесь по-настоящему нравится. Здесь чисто и уютно, у меня прекрасный вид из окна. Тихо, спокойно. Кое-кто, правда, из здешних обитателей, менее устойчивых, имеют неприятную склонность кричать и буйствовать. Но в целом они милейшие люди, чего я не могу сказать о большей части учащихся средней школы Торранса. И врачи здесь очень добрые и вселяют в меня надежду. Никто ни к чему не принуждает, никто не рвется изо всех сил мне помогать. Они просто хотят понять, что и кто довел меня до этого. И им по-настоящему интересно меня выслушивать. А самое главное — они действительно слушают.
В общем, здесь, в Психиатрическом центре Мейпл-Даунз, меня воспринимают всерьез. И мне это нравится. Так что я тоже стараюсь быть со всеми предупредительной и выполняю буквально все их требования. Я рассказала, где найти труп Кэнди Эббот, и разговариваю со всеми, с кем меня просят встретиться. Я стараюсь как можно понятнее объяснить, что заставило меня пойти на столь ужасные вещи: рассказываю про жестокого отца, бросившего меня, когда я была еще совсем маленькой; про последующие неудачные браки матери с такими же подонками; про пластические операции, сделавшие из нее совершенно незнакомую женщину; про ее бесконечные романы с женатыми мужчинами, включая Джона Вебера и Яна Кросби; про постоянные словесные и психологические оскорбления, которым ежедневно подвергали меня мои дорогие почившие тетушка и бабушка, эти два сапога пара. (Извините, не удержалась от метафоры. Миссис Кросби очень бы мною гордилась.) Рассказываю им про ежедневные издевательства в школе, про тычки и унижения со стороны как учеников, так и учителей. В конце концов, все знали, что происходит, но никто не попытался это остановить.