– Так вы не отличница? И не комсомолка?
– Нет, я двоечница, – снова рассмеялась девушка. И ямочки опять заиграли на лице.
«Какая у нее удивительная кожа. Нежная, чистая, словно персиковая», – весьма шаблонно подумал Александр и почувствовал некоторое душевное волнение.
– На каких же факультетах держат нынче двоечниц?
– На филфаке. Но я не круглая двоечница. Просто меня женщины-преподаватели не любят.
– Завидуют, ясное дело.
– Чему?
– Молодости и красоте, чему же еще!
– Ну, они у нас и сами еще ничего себе. Хотя, конечно, староваты. Самой молодой – сорок. Это уже почти старость. Вот я ей и пересдаю.
«Сорок – это уже почти старость! Слышала бы Ирина!» – Александр хмыкнул и спросил:
– Что, если не секрет?
– Историю искусств. Искусство северного Возрождения.
– О! Снимаю шляпу. И как, готовы?
– Ну... Не знаю. Можно, я потренируюсь?
Девушка тряхнула кудрями и, не дожидаясь ответа, начала:
– Небольшой стране, включающей территорию нынешней Бельгии и Голландии, суждено было стать в пятнадцатом веке самым ярким после Италии очагом европейского искусства. Нидерландские города, хотя и не были политически самостоятельными...
Александр не слышал слов, наслаждаясь чистым, звонким ее голосом, легким ароматом духов, поглядывая на четкий профиль с прямым, аккуратным носом и слегка выставленным вперед подбородком, выдающим упрямый характер.
– ...По праздникам створки алтаря распахивались, и перед прихожанами возникало во всей лучезарности ван-дэйковских красок зрелище, которое должно было в совокупности своих сцен воплощать идею искупления человеческих грехов и грядущего просветления.
– Как-как? – прислушался Александр.
– Идею искупления грехов и грядущего просветления, – на секунду задумавшись, повторила девушка и тряхнула каштановой гривкой.
– Боже, твоя воля! И где это искупление грехов? Где просветление? С пятнадцатого века и поныне никакого просветления. Зато грехов – хоть отбавляй.
– ...Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем... – чуть грустно проговорила девушка.
– О, да вы знакомы не только с искусством северного Возрождения, но и с Екклесиастом! – изумился Александр. – Здравствуй, племя молодое, незнакомое! Хочется немедленно познакомиться со столь славной представительницей...
– Настя, – улыбнувшись, перебила его девушка.
– Александр Борисович, – чуть склонил голову Турецкий.
– Я, Александр Борисович, вообще-то больше люблю философию древнего мира. Конфуций, Лао-цзы, притчи царя Соломона, древние греки... Действительно, нет ничего нового под солнцем, и не скажешь лучше, чем-то кто-то из древних уже сказал об этом. Ну вот мы почти приехали. У следующего светофора остановите, пожалуйста.
Саша отметил про себя, что останавливаться ему совсем не хочется.
– Что ж, удачи вам, Настя!
Автомобиль замер у бровки тротуара.
– Знаете что? Вы такой замечательный! Я хотела бы вас отблагодарить.
– Это как же? – навострился Александр.
– Приходите вечером в бар «Голливудские ночи». На Варварке. Я там работаю.
– Стриптизершей? – испугался Турецкий.
– Нет, что вы! Официанткой. Там половина нашего курса подрабатывает. Деньги-то нужны.
– Это точно. Деньги еще никто не отменял. И когда?
– Хоть сегодня. Я как раз сегодня работаю.
– Сегодня вряд ли.
– Ну... Когда захотите. Там интересно. Актеры бывают, режиссеры, всякие шоумены. Я через два дня на третий работаю. Мы открываемся в пять вечера. И до утра. Я вас фирменным коктейлем угощу.
– Спасибо, Настя! Давно меня девушки не угощали. Пожалуй, со времен студенческой юности, – с чувством произнес Турецкий
– Ну вот и вспомните юность! – Настя стрельнула в государственного советника юстиции озорными черными глазами и выскользнула из машины.
Саша, пережидая красный сигнал светофора, загадал: если она обернется, схожу в ее клуб, что уж такого-то? Если нет... Девушка дошла до перекрестка легкой, стремительной походкой. Еще мгновение – и она исчезнет. Сердце учащенно забилось. Уже на повороте Настя оглянулась, улыбнулась и махнула ему тонкой рукой в браслетах. Турецкий облегченно вздохнул. Сзади нетерпеливо сигналили. Светофор вовсю пылал зеленым. Александр нажал на газ, насвистывая арию Тореадора.
Устроить праздник на троих не удалось. Накануне торжества позвонил Грязнов и заявил, что он все равно заявится поздравить любимую жену лучшего друга, независимо от того, захочет ли его увидеть виновница торжества.
– Захочет! – обрадовался Турецкий.
Ирина рассердилась на самоуправство мужа.
– Ну что ты? Славка же свой человек! – оправдывался Александр.
– А может, я хотя бы в свой праздник хочу побыть с тобой и Ниночкой? Могу я позволить себе такую роскошь раз в сорок лет? Славка придет, вы уйдете на балкон курить и будете говорить только о делах. Что, я не знаю, что ли?
– Клянусь, что говорить будем исключительно о тебе! Чтоб мне сдохнуть!
– Не надо мне пустых обещаний! И я не хочу, чтобы обо мне. Я хочу, чтобы со мной.
– А ты знаешь что? Ты пригласи Тамару. Может, она нашего Славку обворожит, замкнет на себя. И мы будем как бы вдвоем.
– Вот именно – как бы! Тем более что Грязнов не любит эмансипированных женщин.
– Я тоже, – отозвался Александр.
Ирина сердито фыркнула и ушла на кухню.
Тамара – давняя приятельница Ирины по студенческим временам, женщина свободная и приятная во всех отношениях – приглашение приняла с удовольствием.
Но обворожить непреклонного Вячеслава ей не удалось. Вообще весь этот день не задался. С утра Турецкий отправил жену в парикмахерскую, храбро взвалив на себя хлопоты по приготовлению праздничного застолья. Гвоздем программы должны были стать языки по-французски. Подробная инструкция по доведению уже отваренных и «освежеванных» телячьих полуфабрикатов до состояния готового блюда лежала на кухонном столе. Александру надлежало натереть яблоки и сыр. В полученную смесь добавить майонез, множество специй, обмазать этим добром лежащие на поддоне языки, засунуть все это хозяйство в духовку. Контакт двадцать минут при температуре такой-то. Не сводить глаз! Не забыть выключить!
Но во время контакта блюда с духовкой пришел Грязнов. Они приняли по малой, заговорили о работе, черт ее побери. Ушли на балкон курить... Нинка, которой был перепоручен контроль за блюдом, зависла на телефоне... Кончилось тем, что Ирина влетела к ним рассерженной фурией – запах гари распространялся по лестничной клетке. Языки по-французски безнадежно сгорели. И как ни пытались Слава с Александром утешить именинницу, она вдруг горько расплакалась. Тут как раз заявилась эмансипированная Тамара. Увидела подругу в слезах, учуяла запах горелой пищи и понимающе хмыкнула. Затем, уже за столом, провозгласила тост за совершенство женщин и убожество мужчин. Тут уж не выдержал Александр. Схватив рюмки и бутылку «Хеннеси», он увлек Славу на балкон...
Раздражение против Ирины не оставило его и поздним вечером, когда они уже лежали в постели.
– Я одного не понимаю: неужели эти несчастные языки стоят испорченного всем вечера? – процедил сквозь зубы Александр.
– Ты вообще много чего не понимаешь, – откликнулась жена.
Турецкий сердито отвернулся и засопел, делая вид, что спит. Слыша, как тихо всхлипывает Ирина, и почему-то не желая ее утешить.
Глава 4
Невидимый меч
Они сидели в небольшом, безлюдном кабачке. Бояринов, оказывается, знал массу таких уединенных местечек в шумной и суетной Москве. Пили вино, поедали всякую морскую живность и говорили, говорили...
– Скажите, Верочка, это ведь не первый ваш брак, правильно?
– Да. Третий. Но, в отличие от двух предыдущих, абсолютно счастливый, – откликнулась Вера Горбовская.